Отец Прокофий окидывает нас придирчивым, изучающим взглядом, долго смотрит на меня, настолько долго, что я не выдерживаю и говорю:
Мальчика привел, Василием зовут. Нужно его пристроить. И накормить бы было неплохо.
Батюшка переводит взгляд на мелкого и теперь придирчиво изучает его.
Твой сын? вдруг осуждающе спрашивает он, при этом продолжая следить за Васькой.
Нет, сирота.
Крещеный? он вскидывает брови и сурово смотрит на меня.
Сомневаюсь, что в мусорном городе кто-то его бы крестил.
Значит, надо крестить, авторитетно заявляет он, резко разворачивается и уходит наверх, оставив меня в полнейшем замешательстве.
Я перевожу взгляд на Васю.
Ам-ам? с надеждой спрашивает он.
И тут же сверху кричит отец Прокофий:
Пройди через дверь за лестницей, там трапезная, найди что-нибудь и накорми ребенка.
Беру Васю и иду с ним туда, куда сказал батюшка. Кухня выглядит неожиданно современно, пусть и скромно. Про себя отмечаю, что отец Прокофий, по всей видимости, живет в церкви совсем один.
Открываю холодильник. Внутри довольно много еды. Первое, что попадается на глаза кастрюля с ярко-красным борщом. И так мне захотелось этого борща, что чуть слюни не потекли. Нам с Васькой полезно будет горячего и жидкого поесть. Малой такого, наверное, вообще никогда не ел.
И хоть меня отец Прокофий есть не приглашал, я даже и мысли не допускаю, что не попробую этот чудесный ароматный борщ. К черту приличия, я зверски голоден и изможден, и вообще Господь завещал делиться.
Мою руки и себе и Василию, кое-как умываю нас. Затем ставлю борщ на плиту, нарезаю свежий мягкий и хрустящий хлеб. Хлеб такой душистый, что не выдерживаю и начинаю грызть горбушку, а мякушку даю Васе.
Хлеб такой вкусный, что мне начинает казаться, будто я вообще хлеба нормального никогда не пробовал. А еще у меня просыпается такой зверский аппетит, что полкастрюли борща выглядят мало для того, чтобы наесться.
У меня не хватает терпения ждать, когда борщ как следует нагреется, разливаю по тарелкам чуть теплый. Ставлю перед Васей, вручаю ему ложку и сам скорее сажусь есть. Наверное, и минуты не проходит, как моя тарелка оказывается пустой.
Затем замечаю, что Вася все это время растерянно крутит ложку, ковыряется в тарелке, пальцем вылавливает капусту и ест.
Черт, не подумал. Малой ложкой не то что пользоваться не умеет, а скорее всего впервые ее видит. Забираю ложку и теперь кормлю его. Василий покорно открывает рот и глотает почти не жуя.
На пороге кухни появляется отец Прокофий и снова окидывает нас суровым, придирчивым взглядом.
Звать-то хоть самого как? спрашивает он.
Леня.
Леонид, значит, кивает батюшка, затем добавляет: Пирожки у меня еще есть с вишней, он лезет в шкаф и достаёт миску с духовыми пирожками, ставя перед нами.
Спасибо, киваю я, и тут же спрашиваю: Что будете делать с ним? В милицию позвоните или в приют сразу?
В приют? В ту скверну? В тот оплот злобы и человеконенавистничества? грозно вопрошает он. Тебе совсем не жаль мальца?!
От такого напора и гнева я даже как-то теряюсь:
А что тогда?
Подумать надо, тяжелым тоном отвечает он, сводит брови к переносице и садится за стол, берет пирожок и задумчиво начинает жевать.
Себе оставлю, внезапно отвечает батюшка со всей решительностью. Воспитаю его в праведности и любви к богу. Люд нынче совсем веру потерял. Я восьмой год жду послушника, да никто, видимо, в эту глушь не желает ехать. Аль их нет нынче совсем. Слышал, духовные семинарии практически пустуют. Как быстро все изменилось. А ведь еще лет десять назад все иначе было. А теперь, люди отвернулись от
бога, нет больше чистых душ, готовых посвятить жизнь службе Господу.
Себе, значит, оставите, задумчиво тяну я. А так разве можно?
Нельзя! сердито отвечает он и хмуриться. Но я все равно оставлю. Сделаю все как надо этим иродам, и усыновлю мальчонку, раз такой закон человеческий.
Вот так просто? Возьмете и усыновите первого попавшегося мальчонку лутума? удивляюсь я и тоже беру пирожок. Уж больно аппетитно он смотрится.
Лутум не лутум чушь это все! возмущается отец Прокофий и вдруг начинает хорошо поставленным басистым голосом батюшки говорить: Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы.
Я таращу глаза на него, молча жую пирожок и киваю, мол, ясно-понятно.
Сон мне сегодня приснился, отец Прокофий многозначительно вскидывает палец: Вещий! Словно иду я по полю и вижу рассвет. Но солнце над полем встаёт не одно, а два. Одно из них темное, прямо черное зловещее, а второе огненное, прямо-таки пылает, аки кострище. И тут вдруг пролетает голубь в небе, и устремляется прямиком к этим солнцам. И вдруг они начинают сближаться и сливаются в одно единственное солнце. В обычное. Батюшка бросает в мою сторону взгляд, как бы проверяя, внимательно ли я слушаю, а затем продолжает: А после, вижу конь белый скачет прямо на меня, и несет он в зубах сверток какой-то. Подходит, кладет мне под ноги, смотрю а в свертке младенчик. И видишь, сбылось все!
Я растерянно усмехаюсь и киваю, решаю это не комментировать.