Крушение Первой Вавилонской Башни можно трактовать как следствие несоответствия претензий строителей их реальному статусу: говоря современным языком, «уровень задачи не соответствовал уровню мотивации». Нечто похожее мы наблюдаем и сейчас. До наступления эпохи Технологий экспансия техники не вызывала тревоги. Техника была отражением и продолжением науки, воспроизводящей мир в простых и понятных формах и, подобно науке, создавалась на основе ограниченного набора осознанных мыслительных действий. Технические операции стремятся к максимальной прозрачности и предсказуемости, и в результате возникает понятная и хорошо управляемая среда обитания (Р. Фейнман: «Чего не могу воссоздать, того не понимаю»).
На практике это, конечно, недостижимо: и самолеты разбиваются, и АЭС взрываются. Однако приемлемое приближение к идеалу все же достигается. Но каждое техническое новшество приводит к ограничениям человеческой свободы. Нами управляет наша одежда (попробуйте в мороз выйти голышом на улицу), наше жилище, расчерченное на четкие объемы, предопределяющие набор возможных перемещений и действий, наш автомобиль, позволяющий двигаться только по проложенным дорогам, электрические сети, без которых рушится вся структура современных обществ. Но технические ограничения человеческой свободы увеличивали мощь цивилизации, и свобода расширялась за счет экспансии на новые необустроенные области, пространственные и культурные. Несмотря на растущие заорганизованность и ограничения, впереди всегда виделось поле новых возможностей.
Экспансия возможностей предопределялась Культурой, тем «зачем», которое всегда выходило за пределы реакций на текущие раздражители. С уходом Культуры в ограниченные оазисы «зачем» становится случайным и хаотичным. Религиозные и культурные ценности перестают направлять социальные и технологические процессы, но они сохраняются в соседних пространствах и по периметру технологических обществ возникают движения, религиозно ориентированные и направленные против мира Технологий, удаляющегося от Церкви и Культуры. Нарастающая внутренняя слабость технологического мира пока компенсируется его технической мощью, но никто не может сказать, сколь долго продлится это равновесие. Внутри западной части технологического мира возникают и ширятся чужеродные ему культурные и расовые анклавы, и будущее Второй Вавилонской Башни выглядит неутешительным.
Не следует забывать и уроков уязвимости цивилизационных структур, которые Россия дважды продемонстрировала в ХХ веке: первый раз, когда цветущая культура была сметена внутренним варваром в 1917 году, и второй когда располагающая колоссальным силовым и репрессивным ресурсом сложная и развивающаяся страна была разрушена практически без сопротивления после исчерпания своего «зачем». Смыслы коммунизма были утрачены, исчезновение ценностной основы сделало его беззащитным, и почти никто в конце 1991 года не сопротивлялся распаду страны. Ленин с Троцким олицетворяют опасности со стороны примитивной, но технически квалифицированной манипулятивной силы, а Горбачев и Ельцин слабость мощного внешнего силового каркаса при полном внутреннем разложении высоких смыслов. Подобные опасности грозят и современным технологическим обществам.
Иллюзия сохранности Второй Вавилонской Башни технологий за счет силовой и инновационной подпорки широко распространена, при этом очевидно, что идут странные, на первый взгляд, процессы: целенаправленное разрушение культурных стереотипов в западном мире (мультикультурализм, ЛГБТ, «война с историей» в США и др.) и соответствующее этому разрушение иммунной системы белых христианских сообществ. Судя по последним событиям, в США, а затем и в Европе назревает смена расово-культурной доминанты, и последствия этого непредсказуемы. Процесс усугубляется фактическим запретом ряда тематик, примером чему может служить увольнение Дж. Уотсона одного из крупнейших молекулярных биологов ХХ века и руководителя лаборатории Колд-Спринг-Харбор из-за его высказываний об уровне интеллекта различных рас и обвинений в гомофобии и сексизме.
Вопрос не в том, чтобы перейти к печальной констатации факта оттеснения Культуры в «оазисы» и стенаниям по этому поводу. Важным становится понимание этого процесса из позиции-Над и действий из этой позиции по восстановлению полноты жизни. Мир стал сложным, и он более не удерживается главной составляющей Нового Времени
рациональным рассудком. Он может быть удержан как большое сложное целое лишь актом нового создания этого целого и всех возможных его вариантов. Точкой единства мира становится точка, из которой он создается.
8.2. Предчувствие возможного (но отнюдь не гарантированного) грандиозного сдвига проявляется практически у всех современных мыслителей. Приведем лишь одно из тысяч таких свидетельств:
«Мы стоим на пороге фундаментальных перемен в научном и социальном мировоззрении, смены парадигм, по своей радикальности сравнимой с революцией Коперника. Но понимание этого еще даже не забрезжило в сознании большинства политических лидеров. Необходимость признания полного изменения представлений и мышления если мы хотим выжить еще не доходит ни до корпоративной элиты, ни до администраторов и профессоров крупных университетов» .