и проходятъ мудрые, невиданные на землѣ звѣри, гдѣ все такъ ясно и осмысленно; на яву его терзаетъ пошлость жизни, отъ которой ему становится страшно. Страшно все обыденное, дѣйствительность страшна, какъ страшенъ тотъ домъ, въ которомъ живетъ Сережа: «Сережа почувствовалъ, что страшно туда идти, страшно даже смотрѣть туда» Выхода нѣтъ: есть только безуміе и смерть. Первое было удѣломъ Володи («Тѣни»), вторая избавляетъ Сережу отъ страшной обыденной жизни. И во второй книгѣ стиховъ, которая идетъ непосредственно вслѣдъ за этимъ разсказомъ, Ѳ. Сологубъ много разъ варьи-руетъ эту же тему? «какъ не нуженъ мнѣ міръ и постылъ», «какъ мнѣ трудно идти», «какъ мнѣ страшно»; остается ждать только смерти избавительницы и надѣяться на то, что «мы потонемъ во тьмѣ безотвѣтной»; поэту «блестящими лучами улыбается смерть», для него «есть блаженство одно: сномъ безгрезнымъ забыться навсегда? умереть», ибо «неизбѣжная могила не обманетъ лишь одна» (см. еще позднѣйшія стихотворенія: «Вѣсти объ отчизнѣ», «О, владычица смерть» и др.). Смысла же жизни нѣтъ? ни до смерти, ни послѣ смерти. «Если и до звѣздъ вознесется трепетъ моей души и въ далекихъ мірахъ зажжетъ неутоляемую жажду и восторгъ бытія? мнѣ-то что? (такъ спрашиваетъ у своей смерти герой одного изъ позднѣйшихъ сологубовскихъ разсказовъ: Смерть по объявленію). Истлѣвая, истлѣю здѣсь, въ страшной могилѣ, куда меня зароютъ зачѣмъ-то равнодушные люди. Что же мнѣ въ краснорѣчіи твоихъ обѣщаній, что мнѣ? что мнѣ? скажи. Сказала, улыбаясь кротко:
Во блаженномъ успеніи вѣчный покой.
Повторилъ тихо:
Вѣчный покой. И это? утѣшеніе?
Утѣшаю, чѣмъ могу,? сказала она, улыбаясь все тою же неподвижною, кроткою улыбкою»
Такъ же утѣшаетъ самъ себя, утѣшаетъ всѣхъ насъ и Ѳедоръ Сологубъ. Конечно, онъ не могъ не видѣть, что отвѣтить словомъ смерть на вопросы о смыслѣ жизни? значитъ не отвѣтить на нихъ совершенно; но какъ отвѣтить иначе и что дѣлать? онъ не знаетъ.
«Если бы я зналъ!? говоритъ онъ устами героя романа Тяжелые сны, учителя Логина:? а то я какъ-то запутался въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ и себѣ. Свѣточа у меня нѣтъ.. Мнѣ жизнь страшна» «А чѣмъ страшна жизнь?»? спрашиваетъ его Нюта, и слышитъ въ отвѣтъ: «мертва она слишкомъ! Не столько живемъ, сколько играемъ. Живые люди гибнутъ, а мертвецы хоронятъ своихъ мертвецовъ» Жизнь страшна, такъ какъ нѣтъ свѣточа, который освѣщалъ бы ея тьму; а безъ этого свѣточа Коля не въ силахъ противостоять Ванѣ и противиться великому искушенію смерти; красота жизни блекнетъ передъ нелѣпостью жизни. И однако красота эта настолько велика, что ею иногда въ Ѳ. Сологубѣ Коля побѣждаетъ Ваню. Непосредственно за «Жаломъ Смерти» слѣдуетъ прелестный и нѣжный разсказъ «Землѣ земное», въ которомъ Саша и преодолѣваетъ смерть и не кончаетъ безуміемъ. Кстати замѣтить, во всѣхъ этихъ разсказахъ Ѳ. Сологуба главныя дѣйствующія лица? дѣти; авторъ точно намѣренно ограничиваетъ этимъ кругомъ область своего художественнаго творчества, подобно тому какъ Иванъ Карамазовъ этимъ же крутомъ очерчивалъ свои этическіе вопросы. И причина? та же самая. Нелѣпость, безсмысленность жизни, ея зло, ея ужасъ должны ярче быть видны на дѣтяхъ, которыя еще, говоря словами Карамазова, яблока не съѣли и пока ни въ чемъ не виноваты. Ни въ чемъ не виноватъ и Саша? и однако непонятный страхъ жизни уже сдавливаетъ его сердце: «почему? онъ не зналъ, не могъ понять, и все чаще томился» Это неосознанное чувство онъ не можетъ, онъ не умѣеть перевести въ сознаніе; отсюда его поиски «страшнаго» въ мірѣ духовномъ и тѣлесномъ. Онъ ждетъ страха, идя ночью на кладбище: «Саша медленно шелъ по дорогѣ вдоль рѣки, озирался вокругъ и ждалъ, когда будетъ страшное Онъ ждалъ страха, да уже и хотѣлъ его, что дальше, то сильнѣе, и напрасно: страха не было» Онъ чувствуетъ, что окружающая его реальность «страшнѣе» всякихъ призраковъ. «Нетерпѣливое ожиданіе страха усиливалось И гдѣ же страхъ? Саша проходилъ между крестами и могилами, между кустами и деревьями. Подъ землею, онъ зналъ, лежали, истлѣвая, покойники: что ни крестъ, то внизу, подъ могильною насыпью, трупъ, зловонный, отвратительный. Но гдѣ же страхъ?.. И почувствовалъ Саша, что эта нѣмая и загадочная природа была бы для него страшнѣе замогильныхъ призраковъ, если бы въ немъ былъ страхъ» И здѣсь за Сашей опять стоитъ самъ Ѳ. Сологубъ, съ той только разницей, что вмѣсто условнаго «если бы», онъ прямо говоритъ: «мнѣ страшно»
Здѣсь уже нѣтъ никакихъ «если бы», здѣсь окружающая реальность пугаетъ поэта своею безсмысленностью. И хотя надъ Сашей эти страхи безсильны, но все же «тоска томила его» Безсиленъ надъ нимъ и страхъ физическихъ мученій, которыхъ онъ такъ настойчиво добивался; испытавъ ихъ, онъ думаетъ: «проходитъ боль? и уже не страшно. Нестерпимая, но проходящая, да она и вовсе не страшна» Такъ онъ «испыталъ и тѣлесныя мученія, но и въ нихъ не было побѣждающаго страха». Нѣтъ ничего страшнаго, не страшна и шишига лѣсная, круглая, толстая, вся слизкая, съ головой какъ у жабы; если бы такая шишига была и Саша ее увидѣлъ, то? «чего ужасаться! Да вотъ и эта стѣна страшнѣе шишиги», отвѣчаетъ Саша. Нѣтъ ничего страшнаго, не страшна и смерть-освободительница, ибо все одинаково безцѣльно, безсмысленно, никчемно. «Саша чувствовалъ, что все умретъ, что все равно-ненужно и что такъ это и должно быть. Покорная грусть овладѣла его мыслями. Онъ думалъ: устанешь? спать хочешь, а жить устанешь? умереть захочешь. Вотъ и ольха устанетъ стоять, да и свалится. И явственно пробуждалось въ его душевной глубинѣ то истинно-земное, чтó роднило его съ прахомъ и отъ чего страхъ не имѣлъ надъ нимъ власти» Все умретъ, все равно-ненужно; «но неужели суждено человѣку не узнать здѣсь правды? Гдѣ-то есть правда, къ чему-то идетъ все, что есть въ мірѣ» Но правда эта, говоря словами Ивана Карамазова? не отъ міра сего: не нашелъ этой правды никто, не найдетъ ее и Саша, ибо правда эта? миражъ, обманчивая тѣнь, ея нѣтъ въ мірѣ. Въ этомъ сознаніи? то жало смерти, которое погубило Володю, Сережу, Колю, Ваню и еще многихъ другихъ, цѣлую серію сологубовскихъ героевъ-дѣтей; Саша первый вырвалъ это жало, преодолѣлъ искушеніе смерти. «Весь дрожа, томимый таинственнымъ страхомъ, онъ всталъ и пошелъ къ жизни земной пошелъ онъ, въ путь истомный и смерт-ный». Преодолѣвъ мечту о смерти, онъ впервые испытываетъ неизвѣстный ему раньше томительный страхъ, страхъ передъ жизнью, въ которую ему теперь приходится вступать.