Для настоящего прозекторского исследования мы пришли поздновато. Я разломил бедренную кость лосенка хилого недоростка. Костный мозг, который у здорового животного имеет цвет розового жемчуга, был ярко-красным верный признак развитой дистрофии. Бедренная кость самки обнаружила еще большее жировое истощение. Она была очень стара, низкоросла, с испорченными зубами. Видимо, у нее была и какая-то болезнь челюстной кости. Ноги были покрыты наростами. Такие же наросты на морде, вероятно, мешали ей хорошо видеть. В легких мы скорее всего нашли бы твердые, величиной с мячик для гольфа пузыри эхинококка, в грудной клетке даже остались прилипшие куски легких. Волчья стая определенно совершила общественно полезное дело: лосиха все равно не дожила бы до лета; теленок, может, и выжил бы, но унаследовав все материнские болезни.
У Открытой Воды в эту ночь первый лесной волк завыл около девяти часов. Мы с Сэком взобрались на крышу сарая, чтобы лучше слышать последовавший за этим дикий хор. Это были стоны, поднимавшиеся от баса к вибрирующему фальцету, то протяжные, то отрывистые, резко диссонирующие тирольские йодли, вопли. Первобытная музыка звучала в морозной ночи. Я не мог понять, исходил ли концерт из одного места или это эхо повторяло звуки, шедшие из двух направлений и отраженные холмами. Сэк явно считал, что мы попали в окружение, но он, конечно, не трусил просто его била лихорадка. Я показал ему вверх на сосну, якобы увидев там пуму. От возбуждения он свалился с крыши, а потом затих. Из темноты с расстояния в несколько сот метров его стали заманивать жалобными руладами. «До чего это все не ново и не интересно!» всем своим видом говорил Сэк.
Поутру мы проверили места, где была подложена отрава. Восемь волков были мертвы. Двое успели отделиться от стаи надеюсь, чтобы основать семью. Эхо больше не будет разносить волчьи крики в долинах между Клускусом и Черной. Больше всего проиграет от этого поголовье оленей.
Маленький Чарли уже поджидал нас со Слимом близ ручья Хуси, он же Прорубный, в восьми километрах к северо-западу от индейского поселка на Форелевом озере. Ручьи и пруды зимой замерзают, и приходится прорубать лед, чтобы поить скот и лошадей. Незамерзающих мест немного, и все они имеют свои названия Лосиные Ключи, Открытая Вода, Тетачук (брод по колено, не покрывающийся льдом). Коровы относятся к таким водопоям с опаской. Содержать водопой в порядке и безопасности нелегкое искусство. Если он устроен неправильно, корова поскользнется, перекатится на спину, и тогда ей уже не встать.
На Хуси зимой прорубают лед, но осенью там поблизости множество лосиных ручейков, мелких озер и заболоченных лугов. Это место перекресток лосиных путей. Индейцы разбивают здесь лагерь, как только прикончат зимние запасы мяса. Новые запасы они большей частью заготавливают на месте режут мясо на тонкие полосы и коптят в дыму. Шкура, желудок, внутренности, нос, язык, костный мозг все идет в дело. Когда, окончив обработку туш, они уходят, то на месте не остается ничего, кроме копыт и рогов. В былые времена вяленое мясо растирали
в порошок, добавляли жир и сушеные ягоды. Эту смесь, которая называлась «пеммикан», зашивали в мешки диаметром от тридцати до сорока пяти сантиметров. Мешки зарывали в землю на черный день. На реке Фрейзер Макензи спрятал мешок с девяноста фунтами пеммикана вместе с двумя мешками дикого риса и бочонком пороха емкостью в один галлон. Он хотел обеспечить себя провиантом после возвращения из похода по Тихому океану: пеммикан сохраняется не хуже пушечных ядер, хотя и на зуб, пожалуй, не мягче их. Фермеры, селившиеся в родовых владениях индейцев, часто выпахивали пеммикан из земли. Уолт Мерц, хозяин фермы «Четыре мили» близ Кенеля, находил его неоднократно и, хотя так и не попробовал содержимого, говорит, что, судя по виду мешков, пеммикан в хорошем состоянии. Мерц хранит несколько мешков у себя в подвале, просто так, на всякий случай.
На Хуси мне попался лось с самой большой парой рогов, какую я когда-либо видел. Самец этот остался в живых благодаря тому, что мы с Маленьким Чарли потеряли счет дням. У нас не было полной уверенности в том, что сезон уже начался, и, хотя я было кинул боевой клич, Чарли меня не поддержал. «Оставь, сказал он. Этот большой и жирный». В итоге сознательность победила. На самом деле сезон был открыт в то самое утро, и в охотничьем лагере индейцев, надо думать, нашли бы, куда деть эту гору мяса. Тот лось у меня до сих пор перед глазами: так и вижу, как он стоял боком ко мне в сотне метров и как солнце сверкнуло у него на рогах, когда он повернулся и побежал прочь.