На северном конце... поворачивают сюда... тридцать метров над забором... помаленьку снижаются... Огонь!
Доктор сразу убил одного, я тоже. Когда в панике и суматохе гуси взметнулись со своей стоянки, каждый из нас подстрелил еще по птице. Мы вышли подобрать трофеи. Это был бы удачный день, даже если бы мы не убили больше ни одного гуся, но уже приближалась следующая стая. Пятьдесят птиц с крупным старым гусаком во главе. Они сделали над полем пять кругов, но опасались сесть. Я сказал доктору, чтобы он стрелял в вожака, так как понял, что гуси вряд ли попадутся на приманку. Доктор выстрелил, точно, и вожак, кувыркаясь, полетел вниз. Я убил его напарника, но при этом перебил крылья другому. Покалеченный гусь упал на поле и сразу же бросился к деревьям. Я догнал его, хотя он бежал чуть ли не быстрее меня.
Доктор любовался своим гусаком. Мы прикинули его вес, рассмотрели оперение, крупные лапы, клюв. На сегодня отохотились. Семь птиц. По закону разрешалось десять. Мы допили кофе и, наблюдая за стаями, летевшими над рекой и полями, гадали, где они сядут. Пятерка белолобых гусей вымахнула прямо из-за деревьев и приземлилась среди наших приманок, вытягивая шеи, пытаясь завязать разговор. Но наша охота была закончена.
РЫБАЧКА МИННИ
«Сэк, ищи!» заорал Слим, и Сэк поскакал вверх, разбрызгивая во все стороны песок и росу. Он просунул ко мне холодный фыркающий нос, разворошив постель.
Здоров же ты спать, сказал Слим. Почти полседьмого.
Все равно еще утро. Слышал гусей ночью?
Ночью я сплю.
Слим почистил свежепойманных
рыбешек: на завтрак мы любим жарить мелочь.
Дорога, обозначенная на некоторых картах как двухрядная грунтовая, проезжая круглый год, поднимается от моста через Черную круто вверх и вьется между поросшими сосной гребнями высоко над оврагом, куда стекает талая ледниковая вода. В действительности это слегка замешанный на гравии скотопрогонный грязевой тракт, по которому раз в сто лет прогуливается грейдер. К самой реке дорога подходит лишь у маленькой аккуратной фермы Слэшей, расположенной по обоим берегам в километре выше поселка, у Форелевого озера.
Навстречу раздался приветственный бас Джонни, а Маргарет пригласила нас на кофе: «Со свежим черничным пирогом, Билл». Лучших пирогов, чем у Маргарет, не сыщешь нигде. Песочное тесто у нее на топленом медвежьем жире. Мои знакомые из Нью-Йорка, узнав секрет ее слоеных пирогов, ежегодно выписывают себе медвежий жир. Но надо, чтобы мишка все лето гужевался по ягодникам, а не глодал дохлую рыбу и прочую дрянь. Кроме жира из такого медведя получаются отличные окорока.
Маргарет Слэш последняя из племени чернореченских индейцев, живших в низовьях реки в резервациях 2 и 5 на северном берегу Черной, повыше Нижнего моста, и в резервации 1, в Лезехэтча на реке Фрейзер, двумя милями выше впадения Черной. Ее муж Джонни последний из обитателей Натанико, поселка у ручья Грэйвъярд-Крик, стоявшего когда-то на западном берегу Пеликаньего озера. Эпидемия оспы в середине девяностых годов так основательно подкосила эти индейские кланы, что в иных местах некому было хоронить мертвых.
Джонни осиротел грудным ребенком, но, по счастливой случайности, малыша нашел его дядя, Старый Джонни с Форелевого озера, и вырастил его членом своего клана.
Сколько лет было старику в 1944 году, когда он умер, неизвестно, но говорят, что, когда здесь проходила экспедиция Александра Макензи, матери Старого Джонни Этуснан было лет восемь, причем девочка якобы целых три дня подглядывала за путешественниками, пока они стояли лагерем у озера Йимпаклук, неподалеку от Сухого озера и переправы через Ючинико. Может быть, Макензи действительно отдыхал здесь три дня на рыбалке, хотя он и не упомянул об этом ни словом в своих записках. Судя по всему, индейцы относились к Макензи с большим уважением, но самое сильное впечатление на них произвело его умение быстро добывать огонь. Этуснан скончалась в 1910 году.