Я надавил ему коленом на живот.
Он впился зубами мне в шею.
Мы ворочались на колючем гравии дорожки; над нами громко кричали люди и оглушительно лаял дог; а вдалеке уже слышался всепроникающий вой сирен. К нам спешила бригада службы социальной стабильности.
Доктор поднял на меня добрые усталые глаза. В них читалось бесконечное терпение и вселенская собачья печаль.
Ну что, социально неадаптированный, сказал он. Какие у нас проблемы на этот раз?
Я его знал. То есть доктора. То есть я его знал по-настоящему, это не паранойя взыграла. И он меня знал, очень хорошо и очень давно. Лет двадцать назад мы учились в одном классе. Играли в одном дворе. Ходили на один каток. И жизнь тогда была совсем непохожей на нынешнюю.
В те далекие дни нас назвали бы друзьями. Но сейчас в списке утвержденных Конституцией и одобренных к использованию патологий дружба не значилась.
Я поерзал на стуле. Как всегда, после уколов жутко чесалась задница. А свежевыбритые для мнемошлема виски свербели от жирной фуллконтактерной мази.
Жора, жалобно попросил я, давай по-человечески, без этих ваших профессиональных закидонов.
Доктор сморщился.
Не могу, Вадим, сказал он. Я ведь тоже скорректированный. У меня служебная этика в предпрограмме.
А ты кольнись, посоветовал я. А потом мнемонись. Поговорим хоть раз нормально, без программ.
Социально неадаптированный, сурово сказал доктор. Вы в курсе, что предлагаете мне совершить служебный проступок?
Проступок не преступление, пробормотал я. Плохо мне, Жорка. Даже хуже, чем плохо. Честно говоря, мне полная
икебана.
Доктор вздохнул. Поднялся со стула, обошел стол, закрыл изнутри дверь на ключ, а ключ оставил в замке.
Подожди немного, попросил он.
Я встал, подошел к окну и стал через зарешеченное окно смотреть на больничный двор. А потом перевел взгляд на синее-синее небо, которое начинало уже по-вечернему темнеть, обретая особенную глубину красок. Вот так, укололи раз, укололи другой и день прошел незаметно Впрочем, какая разница? Утро вечера не лучше. Так я стоял, слушал, как Жорка за моей спиной возится с мнемошлемом, и ни о чем не думал.
Кофе будешь? спросил Жорка через какое-то время.
Буду, я обернулся. А выпить нет?
Вчера все допили.
Жора поднял на меня взгляд. Глаза у него по-прежнему были добрые и усталые, и терпения в них не убавилось. Только прибавилось тоски.
Он сочувствовал мне под психокоррекцией. И теперь, когда коррекция была снята, он по-прежнему сочувствовал мне. И не потому, что знал с детства. Надо полагать, он сочувствовал каждому из своих пациентов.
Мой школьный друг был врачом милостью божьей и очень хорошим психопатологом. Стыдно сказать, в этот миг я ему позавидовал. Потому что у него было прекрасное место в нашем новом мире. В отличие от меня.
Ну что с тобой делать, Вадик?
Пока я изучал Жорку, он, судя по всему, изучал меня. Нет, все-таки психиатр это диагноз.
Не знаю, сказал я. Не могу я так. Сил моих больше нет. Какой-то я агрессивный стал, выше заданных параметров. И каждую ночь Валерия снится. Такой снится, как была, когда мы только-только с ней поженились. Помнишь, какие мы были влюбленные? А теперь меня сны-воспоминания изводят, и никакая амнезия их не берет! И ведь наяву я прекрасно помню, что она уже много лет как мужчина, а засну и вижу ее как тогда, в летнем платьице
Тут у меня перехватило горло, и несколько минут мы молчали.
Да, ты ж еще не знаешь, я криво улыбнулся. От меня бойфренд ушел. Вместо гея-импотента заделался педофилом. А поскольку я давно вышел из нежного и трепетного возраста короче, гуд бай, май лав.
Знаю, вздохнул Жора. Я сам твоего Генку корректировал. Это как раз ты не знаешь. Готовится поправка к Конституции. Стабильные семьи скоро перестанут считаться социально приемлемыми. Пришла неофициальная разнарядка на район не больше пятнадцати процентов постоянных связей, независимо от пола и количества супругов. А также возраста и видовой принадлежности.
Так что ж ты нас! Я чуть не закричал, но сдержался. Только кулаки стиснул. Не мог на ком-нибудь другом отыграться?
А кого брать? Доктор посмотрел на меня больными собачьими глазами. Кого, Вадик? У меня на участке постоянных семей двадцать пять процентов, это же катастрофа! Завотделением в крик, и я его тоже понимаю. Но и ты меня пойми! Вот у меня две девчонки, десять лет вместе, друг без друга жить не могут, все коррекции в комплекте берут ну, там, садо и мазо, или копрофилия и ладно, это служебное. Так что мне их разлучить? А вот еще семейка, там вообще на грани неадаптации, разнополая, трое маленьких детей, все свои собственные Этих разделить, да?
Доктор сорвался на хриплый шепот.
Про вас с Генкой, ты извини, я точно знал, у вас никакой любви не было, да и физических отношений тоже. Так, встретились два одиночества А ты, ты вообще знаешь, что я себя тоже скорректировал? Что я свою Маньку собственными руками в приют сдал? Пять лет! Пять лет, и она меня ни разу даже не боднула, только ластилась. К-козочка моя
Жора уронил голову на руки и разрыдался. Я потрясенно молчал.