ели). И при всем этом только через 3540 лет лядина может годиться под огнище и ниву и под свежий посев, хотя почва через 8-10 лет дернеет, в более южных местах северных лесов превращается в целину и зовется иногда залогом и непашью.
Таким образом, на севере, в Заволочье, рабочему, поднявшему целину во цвете молодых и ненадломленных сил, надобится период лет, предназначенный вообще для жизни большинству людей, чтобы успеть еще раз обратиться к отдохнувшей земле и вновь попробовать вызвать ее силы, когда человеческие уже надорваны и ослабли, когда на помощь приготовилась уже третья свежая сила во внуках. Вот почему с древнейших времен и до наших дней практикуется народом такой обычай: посидевший на новом месте 23 года покидает его, ищет другого, где бы труд его был легче и производительнее. Туда переносит он и свою избу с приспешнями, которые оттого во всех лесных местностях кажутся временно и наскоро построенными, недомовитыми, бедными и такими по виду и по внутреннему достоинству, что их не жаль покинуть во всякое время. Чуть труд станет потяжелее, земледелец бросает перенесенную избу и на третьем месте строит новую. Но и здесь предпочитает он делать гарь, чем хлопотать об удобрении. Замечательно, что до XV века в древних актах и памятниках не говорится о земледельческих удобрениях нигде ни одного слова, нет и намеков. Даже и в настоящее время по недостатку сенокосов, когда скот приходится подкармливать истолченными в порошок сельдяными головками, скота на севере разводится мало, коровы очень мелки, да таковы же и лошади.
Известная холмогорская порода рогатого скота лишь удачный опыт перерождения голландской породы в особую, очень молочную, но дальше окрестности Холмогор не привившуюся. Длинные, низенькие, горячие и сильные лошади мезенки, переродившиеся из вывезенных из Москвы другом царевны Софьи князем В. В. Голицыным, почти совсем исчезли и сделались, так же как и обвинки, большою редкостью. Все они отличаются мелким ростом, выносливостью и невзыскательностью к корму. У мезенок, как и у якутских лошадей, последнее свойство доходило до того, что они пропитывались древесной корой, неразборчиво ели опавшие с деревьев листья и т. п.
О сбережении лесов в старое время никто не думал; лес считался ни по чем. Он представлял собою только полный простор для свободного земледельческого русского люда, который еще в XVI веке волен был бросать расчищенную землю и искать другую. Вот почему старые официальные памятники переполнены указаниями на многочисленные группы деревнищ, займищ, селищ и пустошей.
Этому подсечному способу хозяйства, требующему постоянного и настойчивого передвижения вперед в глубь дремучих лесов, Россия обязана колонизацией холодного и негостеприимного севера и завладением столь богатою и обширною страною, какова Сибирь. Если самовольным переселениям в России давно положен предел, то в той новой стране, которая лежит за Уральским Камнем, вольные заселения новых мест производятся прежним порядком под видом и именем заимок. В России же остались только следы, но очень яркие и характерные как в правах, так и в народных обычаях следующего рода.
На лесистом севере оставшиеся жилища немногочисленны и малолюдны: большая редкость встретить деревни свыше 50 дворов. Гостеприимство, приказывающее "не быть для гостя запасливым, а быть ему раду", до сих пор у северных русских резко выдающаяся добродетель. За радушием этих людей легко уберечься всякому прохожему и голодному. До сих пор во многих местах (особенно в Сибири) свято соблюдается обычай приделывать к окну, выходящему на улицу, полочку и выставлять на ней на ночное время остатки дневной пищи. Если в настоящее время этот обычай погодился для беглых с каторги, то в свое время он послужил тому, кто свободным насельником перебирался с худого старого на хорошее новое место. До сих пор в глухих лесных местах придерживаются обычая сеять горох и репу при дороге, чтобы прохожий человек мог ими воспользоваться. Наученные личным опытом тяжелых переходов через необитаемые, глухие и опасные леса, передние не забыли о задних и по возможности обеспечивали им путь. Старинный православный обычай ставить кресты на местах отдыха и ночлегов прислужился тем, что наметил дорогу прежде прошедших здесь. На распутьях или росстанях и на тех местах, на которых одна дорога вела туда, где самому быть убиту, а другая туда, где коня потерять, тот же обычай приурочен к тому, чтобы указывать выход: направления поперечных досок креста прилаживаются всегда так, чтобы с той или другой стороны указывать в надежное и безопасное место. Особенно внимательны обычаи и правила, какими издавна обставлены лесные избушки, известные под именем
кушней (от кущей, находящихся в самых глухих трущобах под наблюдением особых сторожей кушников). Такими избушками заставлены северные леса даже в самых глухих своих тайболах и урманах, и вся сеть их представляет непрерывную цепь станций, уголков для угревы и отдыха по направлению от обоих величайших русских озер до середины Печоры и дальше через Уральские горы в дальнюю глубь сибирской тайги. Это или оставленные жилья неудачливых поселенцев, или изба, выстроенная про всякий случай догадливыми зверовщиками или земской властью для своей пользы. Во всяком случае, кушни не имеют хозяина и предназначены для общего пользования и всякому, кому приведется попасть сюда и войти погреться и покормиться: погреться потому, что в избушках всегда складена каменка (очаг), а иногда и русская печь, покормиться потому, что в кушне, если не живет кушник, всегда где-нибудь стоит про голодного человека кадочка с соленой треской, ведерко с солеными сельдями, сухари в столе, соль в берестяной коробочке, сетка с поплавками половить свежей рыбки, образок в уголку помолиться богу. Попользуйся всем, что оставлено, но и поблагодариз оставь, что можешь. Если же и нет ничего никто за тем не смотрит; другой запасливый человек за тебя сделает это.