Мелвин, если ты его отпустишь, они тебя выслушают.
Снова безмолвное ожидание. Потом какая-то возня в дверях. Незнакомый Гидеону мужчина в костюме вышел, пошатываясь, растерянно огляделся и, мелко перебирая толстыми ногами, засеменил к ограждению. К нему ринулись четверо полицейских в шлемах, с револьверами наготове, и заставили спрятаться за грузовиком.
Гидеон нырнул под ограждение и заспешил в направлении полицейских, людей с рациями, военных. Его по-прежнему не замечали, всем было не до него: все взоры были прикованы к дверям между колоннами.
Наконец оттуда донесся негромкий голос:
Требую расследования!
Голос отца! Гидеон замер как вкопанный, с отчаянно бьющимся сердцем.
Расследование! Двадцать шесть трупов!
Какая-то невнятица, разносимая вокруг усилителем, потом гулкий мужской голос:
Доктор Кру, ваше обращение будет передано по назначению. Но сейчас вы должны выйти с поднятыми руками. Вы понимаете? Сейчас ваше дело сдаться.
Вы меня не слушаете, ответил дрожащий голос. Похоже, отец был напуган, как ребенок. Погибли люди, и никто пальцем не пошевелил! Мне нужно ваше обещание.
Обещаю!
Гидеон уже подкрался к внутреннему ограждению и видел приоткрытую дверь.
«Это сон, ночной кошмар, я вот-вот проснусь»
Ему было нехорошо от жары, во рту чувствовался противный медный привкус. Кошмар и одновременно самая настоящая реальность!
Потом дверь широко распахнулась, и в черном прямоугольнике проема Гидеон увидел отца, совсем крохотного по сравнению с внушительным зданием. Отец шагнул вперед с задранными вверх, ладонями вперед, руками. Прямые волосы падали ему на лоб, галстук был свернут набок, синий костюм сильно помялся.
ХВАТИТ! приказал голос. СТОЯТЬ!
Мелвин Кру остановился, моргая на безжалостном солнце.
Раздались выстрелы, почти очередь, и отца Гидеона отбросило обратно в темный дверной проем.
С истошным криком «ПАПА!» Гидеон перемахнул через барьер и побежал по раскаленному асфальту стоянки.
ПАПА!!!
За спиной у него кричали:
Откуда ребенок?! Не стрелять!!!
Но он уже несся по лужайке к входу. Ему наперерез бежали взрослые.
Господи! Остановите его!
Он поскользнулся на траве, шлепнулся, вскочил с выпачканными ладонями и коленками. Он видел только подошвы отцовских башмаков, торчащих из темного проема носками к небу, вытертые подошвы, одна даже с дырой. Это был, конечно, сон.
Прежде чем Гидеона сбили с ног и прижали к земле, он успел увидеть, как дважды дернулись отцовские ноги.
Папа! крикнул он с полным травы ртом, пытаясь снова встать, хотя ему на плечи и на спину навалился своей тяжестью, казалось, весь мир. Но он видел, как отец шевелил ногами. Значит, он жив, он встанет, и все снова будет хорошо
ГЛАВА 2
Октябрь 1996 г .Гидеон Кру прилетел из Калифорнии дешевым ночным рейсом. Прежде чем подняться в небо, самолет два часа простоял на взлетной полосе аэропорта Лос-Анджелеса. Из аэропорта Аллена Даллеса он приехал в Вашингтон на автобусе, потом доехал на метро до конечной станции, там сел в такси. Неожиданный перелет нанес удар по его финансам. Он и так с опасной скоростью тратил наличность,
не имея возможности откладывать деньги, а ведь последняя работа принесла ему больше обычного, потому что товар было нелегко продать.
Он ждал звонка, но, дождавшись, понял, что это ложная тревога, очередной приступ истерики или пьяная мольба о внимании. Правда, врач в больнице сразил его откровенностью. «У нее отказывает печень, а анамнез исключает трансплантацию. Так что вы, возможно, посещаете ее в последний раз».
Она лежала в палате реанимации: обесцвеченные волосы рассыпаны по подушке, лицо лихорадочно пылает. На веках остались следы от жалкой попытки воспользоваться тенями все равно что покрасить ставни в доме с привидениями В носовом катетере булькало и хрипело.
В палате царили полумрак и тишина, которую только подчеркивало тихое попискивание приборов. Его вдруг ударило тугой волной жалости и вины. Вместо того чтобы заботиться о ней, он был поглощен собственной жизнью. Но любая его попытка что-то предпринять только усугубляла ее тягу к бутылке, и все заканчивалось скандалом. Такое завершение ее жизни было вопиющей несправедливостью да, именно несправедливостью!
Он взял ее руку, хотел что-нибудь сказать, но ничего не смог придумать. Наконец выдавил неубедительное «Как ты, мам?» и возненавидел себя за дурацкий вопрос.
Вместо ответа он получил невыносимый взгляд ее глаз с белками цвета перезревшего банана. Ее костлявая дрожащая рука слабо стиснула его руку. Наконец она с трудом произнесла:
Вот и все
Пожалуйста, мам, не говори так.
Она обреченно махнула рукой:
Ты разговаривал с врачом и все знаешь. У меня цирроз вместе с целым букетом побочных недугов, не говоря о застойной сердечной недостаточности и эмфиземе от многолетнего курения. Я развалина и сама в этом виновата.
У Гидеона не нашлось ответа. Мать права. Она всегда все выкладывала начистоту. Непонятно, как такая сильная женщина оказалась уязвимой к вульгарной химии. Хотя что тут непонятного: легкое привыкание было характерной чертой ее личности, он наблюдал нечто похожее и за собой.