Она ответила на его поцелуй сначала неуверенно, почти испуганно, а затем все смелее, все отчаяннее, словно пытаясь наверстать упущенное время, словно пытаясь этим поцелуем высказать все то, что так долго копилось в ее душе. Ее руки сами собой легли ему на плечи, пальцы зарылись в его густые волосы, и она прижалась к нему еще сильнее, чувствуя, как ее тело отвечает на его страсть такой же неудержимой, всепоглощающей волной желания.
Когда он наконец оторвался от ее губ, они оба тяжело дышали, их взгляды встретились его, все еще горящий темным, яростным огнем, и ее, полный смятения, страха и чего-то еще, чему она боялась дать имя.
Никогда, прохрипел он, его голос был низким и хриплым от страсти, никогда больше не позволяйте таким, как Донован, прикасаться к вам. Вы поняли меня, мисс Харпер?
Вивиан молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Ее губы все еще горели от его поцелуя, ее тело дрожало, а в голове царил полный сумбур. Она не понимала, что происходит, не понимала, чего он от нее хочет. Но одно она знала точно этот человек, этот чертов Сент-Джон, по-прежнему имел над ней какую-то необъяснимую, почти мистическую власть. И она была не в силах ей сопротивляться.
Воздух в маленькой гостиной, казалось, сгустился, стал тяжелым и вязким, как патока. Тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием и тихим треском дров в камине, давила на уши, усиливая и без того невыносимое напряжение. Николас все еще держал ее в своих объятиях, его пальцы впились в ее плечи так сильно, что ей стало больно, но она не смела пошевелиться, боясь нарушить это хрупкое, почти безумное равновесие, установившееся между ними. Его глаза, цвета темного янтаря, горели каким-то диким, первобытным огнем, в котором смешались и ревность, и гнев, и что-то еще, более глубокое, более пугающее, чему она не могла найти названия.
Вы не имеете права так со мной обращаться, мистер Сент-Джон, наконец прошептала она, ее голос дрожал, но в нем уже слышались нотки знакомого упрямства. Она попыталась высвободиться из его объятий, но он лишь крепче прижал ее к себе.
Не имею права? он усмехнулся, и в этой усмешке было столько горечи, столько боли, что у Вивиан снова защемило сердце. А какое право имели вы, мисс Харпер, так легкомысленно рисковать своей жизнью, своей репутацией, прячась за портьерами с этим проходимцем? Вы хоть представляете, что я почувствовал, когда увидел вас там, в кабинете Тренчарда, рядом с этим Донованом? Когда этот мерзавец посмел прикоснуться к вам?
Его голос сорвался, в нем прозвучала такая неподдельная, такая глубокая ревность, что Вивиан невольно вздрогнула. Она никогда не видела его таким таким разъяренным, таким потерявшим контроль. Это было страшно. И почему-то до боли притягательно.
Я я не пряталась, попыталась она возразить, но ее голос прозвучал слабо и неубедительно. Мы просто искали
Искали что, мисс Харпер? его глаза сузились, в них
снова вспыхнул холодный, опасный огонек. Очередную сенсацию? Очередной скандал? Очередную возможность сунуть свой прелестный нос туда, куда не следует, не задумываясь о последствиях? Вы хоть понимаете, чем это могло для вас закончиться, если бы Тренчард если бы он застал вас одну? Этот человек не остановится ни перед чем, чтобы защитить свои тайны. И уж поверьте, он не стал бы церемониться с какой-то там назойливой журналисткой, даже если она такая красивая, как вы.
Слова «красивая, как вы» прозвучали почти небрежно, но Вивиан не могла не заметить, как его взгляд на мгновение смягчился, как его пальцы, все еще лежавшие на ее плечах, чуть ослабили свою хватку. Она почувствовала, как ее щеки заливает краска.
Я знаю, что это было неосторожно с моей стороны, прошептала она, опустив глаза. Но я должна была попытаться. Тренчард он опасен. Он
Опасен? Николас снова усмехнулся, но на этот раз в его усмешке не было прежней горечи, лишь какая-то усталая ирония. Да, мисс Харпер, Алоизиус Тренчард опасен. Очень опасен. Но не более опасен, чем вы сами, когда очертя голову бросаетесь в очередную авантюру, не думая о том, что можете не только погубить себя, но и подставить под удар тех, кто пытается вас защитить.
Он отпустил ее плечи и сделал шаг назад, снова опираясь на свою трость, которую поднял с пола. Его лицо снова стало непроницаемым, холодным, почти отстраненным. Словно и не было этого безумного, всепоглощающего поцелуя, этой вспышки первобытной страсти, которая на мгновение смела все преграды между ними.
Я не понимаю, чего вы от меня хотите, мистер Сент-Джон, сказала Вивиан, чувствуя, как ее снова охватывает волна отчаяния и злости. Ну почему он такой? Почему он не может быть просто мужчиной? Почему он всегда прячется за этой ледяной маской, за этими язвительными усмешками, за этими недомолвками? Сначала вы обвиняете меня во всех смертных грехах, потом целуете так, что голова идет кругом, а теперь снова читаете мне нотации, как нашкодившей девчонке! Да кто вы такой, черт возьми, чтобы так со мной обращаться?
Она снова шагнула к нему, ее глаза метали молнии, ее маленькие кулачки были сжаты так сильно, что ногти впивались в ладони. Она была готова к новой схватке, к новой словесной дуэли, но Николас вдруг сделал то, чего она никак не ожидала. Он улыбнулся. Не своей обычной, ироничной усмешкой, а настоящей, открытой, почти мальчишеской улыбкой, от которой на его смуглых щеках появились едва заметные ямочки, а в глазах заплясали веселые, озорные искорки.