Дочь Баффо поверила моей маленькой лжи, которая была почти правдой с налетом злости.
Очень хорошо. Благодарю вас, синьор
Виньеро, повторил я свое имя. Если она не могла наградить меня уважительным титулом, как сделал я, зовя ее «донна», она могла хотя бы назвать фамилию, которая была не менее знатной, чем ее собственная.
И если вы собираетесь сами писать Барбариджо, ревность добавила резкости моему голосу, вы можете выкинуть эту идею из головы. Вы должны также знать, что вы поплывете со мной на одном корабле. Это будет галера «Святая Люсия», и я там первый помощник капитана.
Первый помощник капитана! воскликнула она с презрением. Теперь я знаю, что вы лжец. Вы слишком молоды, чтобы быть первым помощником рыболовной лодки, не то чтобы галеры.
Хотя на этот раз я говорил правду, ее презрение ранило меня так глубоко, как будто я был пойман на надменном хвастовстве.
Мой дядя капитан этой галеры, настаивал я, я выходил с ним в море с восьми лет, и он действительно наградил меня этой
должностью. Между прочим, сейчас я намеревался отыграться на ней, я лично назначен следить за вашей безопасностью и безопасностью вашей сопровождающей.
Я кивнул головой в сторону монастыря.
До свидания, донна Баффо. Мы увидимся на пристани во время прилива в день Святого Себастьяна.
Девушка глубоко вдохнула воздух и затем сделала сильный и злобный выдох. Она остановилась на тропинке, набрала пригоршню голышей и запустила ими в меня. Я вскарабкался на стену в один момент это было легко для человека, привыкшего к лазанью по парусной оснастке корабля, и уселся наверху, в недосягаемости от нее.
Я приподнял шляпу и снова повторил слова «до дня Святого Себастьяна». Затем я перепрыгнул через стену, преследуемый ее проклятиями до конца переулка и канала.
II
Его голос испугал меня на мгновение, так как он исходил из-под маски, которую дядя примерял перед зеркалом в своей комнате. Выдающиеся брови этой маски, делающие глаза пустыми впадинами, и абсурдный нос, который придавал мрачный присвист его словам, заставили меня на мгновение подумать, что мой дядя разговаривает со мной из могилы.
Дядя Джакопо снял маску, которая была в комплекте с большой конической белой шляпой. Сейчас он предстал передо мной как человек, которого я всегда знал и любил, который вырастил меня, когда мои родители и его жена погибли во время эпидемии. Его темные глаза излучали жизнь. На свои волнистые волосы он возложил капитанскую белую фуражку.
Почему бы тебе не надеть эту маску сегодня вечером? спросил он, вручая ее мне.
Я, дядя?
О, я маскировался довольно часто, могу тебе сказать. Использовал это, чтобы скрыть молодость и глупость, но больше опрометчивые поступки, как я помню.
Вы, дядя? удивленно переспросил я. Мой благочестивый, набожный дядя? Я никогда не поверю этому!
Ты не веришь в это, потому что я всегда надевал маску, ответил он, конспираторски подмигнув. Он положил руку на мое плечо, которое было почти вровень с ним. Пришло время передать все молодой крови, у которой есть запас жизненных сил, чтобы испытать все сполна. Прими маску как первое из того, что я оставляю тебе.
Дядя, вы еще можете повторно жениться, и тогда
Нет, Джорджо, я больше не женюсь. Я уже не смогу иметь сына. Слишком многих распутниц познал я во множестве портов. Сифилис, которым они меня наградили и, как следствие, лечение моей семьи я не заставлю другую благочестивую женщину пройти через то, через что прошла бедная Изабелла в ее попытках родить сына. Это возложено на тебя. Продолжение нашего рода, плата Богу за увеличение и пополнение все это возложено теперь на твои плечи. Следи, чтобы не упустить эту возможность, как это сделал я.
Я не сделаю этого, ответил я, удивляясь необычной и непривычной трезвости суждения моего дяди. Но давай не будем думать об этом сейчас, не сегодня, не в эту карнавальную ночь.
Мой дядя оставался в хорошем настроении, хотя и отреагировал на это с сарказмом и рисуясь:
Итак, я завещаю тебе эту величественную старинную маску венецианских гуляк.
Большое спасибо, мой великодушный дядюшка. Я принимаю ее. Когда он так выражался, я не мог ему отказать. Но тогда вы наденете мою маску на этот карнавал.
Дядя Джакопо взял мою простую черную сатиновую маску и стал осматривать ее в таком ракурсе, будто он повернулся посмотреть в окно, а не на тот предмет, что держал в руке. Мы жили на третьем этаже; более знатные представители нашего рода занимали нижние этажи, но позволяли нам останавливаться в этих маленьких комнатушках, когда мы возвращались из наших морских путешествий. Наши месяцы в море, однако, оплачивали их гобелены, персидские ковры, серебряную посуду, их длинные зимние вечера у камина. Наш труд оплачивал стеклянные витражи, роскошь, которая встречалась редко, но к которой мы привыкли даже здесь, на третьем этаже.
Окно было составлено из двадцати или более отдельных небольших частей, их круглые глаза, соединенные вместе, образовывали узор из переливающегося красного, зеленого и прозрачного. Все, что я мог видеть с моего места, были лишь очертания чаек, видимые сквозь прозрачное стекло. Я думаю, мой дядя со своего места мог видеть гораздо больше.