Во-вторых, для устойчивости системы «континентальных гарантий» необходимо ее подкрепить «океаническим равновесием», а именно поддержкой России Англией, ибо «одоление Германии над одной из этих сторон грозило бы повлечь установление всеевропейской, если не всемирной гегемонии Германии» (158).
Такой утопичный проект по реализации континентальных панславянской и пангерманской идей именно при посредничестве «океанической» Британии в основе своей имел очень важное рациональное практическое военно-стратегическое начало. Это идея о необходимости заключения соглашения между двумя аутсайдерами мировой политики. Савицкий был уверен, что «народы российский и германский совместно оказались побежденными, весьма вероятно, только для того, чтобы в следующий момент совместно же оказаться победителями» (158).
Значение этой концепции наиболее четко проявляется в сравнении с геополитическими планами англосаксонских и немецких геополитиков межвоенного периода.
Так, в 1919 г. классик англосаксонской геополитики X. Маккиндер указывал на то, что возможный союз Германии и России может парализовать англосаксонскую политику «Анаконды» (159). Интересно, что к аналогичным выводам позже придут представители немецкой геополитической школы. Идея о военно-стратегической целесообразности континентального единства СССР и Германии была очевидна и для известнейшего геополитика третьего рейха К. Хаусхофера, который даже в 1940 г. выступал за создание континентального блока по оси «Берлин Москва Токио», охватывающего пространство от Балтийского
и Черного морей до Тихого океана. К. Хаусхофер считал, что «обширнейшее германо-русско-восточноазиатское единство то, против чего бессильны любые, даже объединенные британские и американские блокирующие акции» (160).
Контрстратегия данной геополитической линии должна была заключаться в создании между Россией и Германией разделительного «срединного пояса» из государств Восточной Европы. Как известно, такой подход нашел отражение и в «14 пунктах» В. Вильсона, и в политической практике в принципах организации Версальско-Вашингтонского миропорядка.
Как показывает исторический опыт, научная геополитика (или военная статистика, высшая стратегия) должна лежать в основе государственной внешней и внутренней политики. Пренебрежение выводами первой может привести к катастрофическим результатам.
Глава 4 Балканский узел противоречий великих держав
Три взаимосвязанных события 1908 г. вызвали острый кризис в международных отношениях на Балканах. Речь идет о младотурецкой революции, аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией и провозглашении независимости Болгарии . Первое событие сыграло роль катализатора. Опасаясь укрепления позиций младотурецкого режима и видя некоторые симптомы восстановления британского влияния в Стамбуле, правительство Габсбургской монархии поспешило осуществить свое давнее намерение провести аннексию как односторонний акт и поставить весь мир перед свершившимся фактом. Такое решение прямо противоречило постановлениям Берлинского конгресса 1878 г., но министр иностранных дел дуалистической монархии барон А. Эренталь полагал, что эта смелая инициатива наглядно продемонстрирует всей Европе, что Австро-Венгрия достаточно сильна, чтобы проводить активную внешнюю политику. Разговоры же о ее скором распаде и зависимости от Германии, дескать, не более чем злонамеренные слухи. Еще О. фон Бисмарк называл Австро-Венгрию «часовым Германии на Балканах». Однако политическое руководство Габсбургской монархии не стало обсуждать вопрос со своим старшим союзником Германией. Как впоследствии оказалось, напрасно в Берлине были возмущены таким неожиданным актом. Кайзер Вильгельм II недовольно заявлял о том, что он узнал об аннексии «позже всех в Европе из газет» (162).
Зондаж же Эренталем намерений России выявил, что российский МИД в целом «готов с пониманием отнестись к действиям» Австро-Венгрии. Правительство России осознавало, что до тех пор пока страна не восстановит свои вооруженные силы после неудачной Русско-японской войны, она не будет в состоянии предпринять эффективные действия в случае нарушения статус-кво на Балканах. Поэтому в Санкт-Петербурге решили пойти навстречу притязаниям Вены с условием компенсации для России. За свой нейтралитет она потребовала поддержки от Австро-Венгрии в вопросе о пересмотре в пользу России условий международных договоров, касающихся
режима Черноморских проливов: они должны были стать открытыми для прохода российских военных кораблей.
Эренталь и глава российской дипломатии А.П. Извольский достигли по этому поводу устного «джентльменского соглашения». Но Эренталь обманул своего партнера, поспешив объявить на весь мир об аннексии, которая произошла не только с ведома, но и с согласия России. Отношения Австро-Венгрии и России после этого резко ухудшились, а престиж последней среди православных югославян пошатнулся. Ведь эта аннексия была расценена в Белграде как тяжелейший удар по национальным устремлениям Сербии. Габсбургская монархия начала сосредоточивать свои вооруженные силы более миллиона штыков у сербских границ. Очень важна была позиция германского руководства. Однако в начале боснийского кризиса берлинский кабинет не обнаруживал своей подлинной позиции. Он извлекал выгоду, разжигая противоречия двух соперников на Балканах, каждый из которых был заинтересован в его поддержке против другого. Но затем Германия твердо заявила о поддержке своей союзницы: аннексия должна быть признана всеми великими державами. Специально для России Берлин повторил это требование в ультимативной форме: требуем признать аннексию и ждем незамедлительного ответа. Если ответ будет отрицательным, то Австро-Венгрия немедленно нанесет удар по Сербии (163).