Все же сказывался тот факт, что годиков его личности был прям крепко побольше, чем телу. Вот и не дурил. Все же заболеть простудой в этих реалиях было весьма рискованным занятием с немалым шансом на смертельный исход.
Приехали они с Обуховым третьего дня и все это время занимались устроением быта и согласованием чисто организационных вопросов. Надо бы пораньше, но дела не пускали. Из-за чего пришлось задержаться со сдачей экзаменов за второй год обучения в Николаевской академии генерального штаба
Возок минул Обводной канал и вскорости остановился на краю Волкова поля, что возле реки Волковки расположилось. Большом. Так-то по тем годам на Обводном канале столица и заканчивалась. Дальше уже поля, леса и вести[1].
Здесь как раз уже успели мало-мало подготовиться. И согнав солдат из ближайшего гарнизона, отсыпать земляной вал. Холодно. Морозно. Но за пару дней солдаты справились. Пролив еще все это дело водой из речки и дав подмерзнуть.
А перед этим барьером выставили щиты. Обычные парусиновые щиты, вроде тех, которые моряки на плотах ставят во время стрельб
Рад вас видеть, Михаил Петрович, произнес Толстой, выходя из возка и подходя к Лазареву.
И я вас.
Полгода пролетело как одна минута.
Все так, все так, покивал он и покосился на высокую фигуру в стороне.
И Николай Павлович тут?
Он не отказать себе в удовольствии. Надеюсь, вы не подведете.
Лев кивнул.
И отправился доложить императору лично.
После чего начал руководить подготовкой к стрельбе. Новую пушку разместили на колоде, и приходилось повозиться, чтобы навести ее на цель.
Наконец, он удовлетворился.
Снял простейший прицел, вроде этакой стойки, с передвижным целиком диоптрического типа. По-хорошему стоило бы оптику какую-нибудь изобразить, но руки не дошли. И так в сроки не укладывались.
Принял пальник.
Подождал, пока все отойдут. И выстрелил.
Бах! гулко ударило по ушам.
А снаряд чуть погодя ухнул в подмерзшую насыпь, немало ее разворотив. Пробив парусину щита, разумеется.
Бань! скомандовал граф и отошел чуть в сторону.
Было тревожно.
Очень нервно и тревожно.
Потому что сейчас, фактически происходило практическое испытание нового орудия. Получилось оно или нет бог весть. Там, в Казани, они даже не стали пробовать время поджимало
Разговор, который случился между Лазаревым и Толстым в конце мая 1848 года, вынудил Льва пытаться «родить» адмиралу хоть какое-то подтверждение своих слов. Причем военное и свое.
Вот он и взялся за пушку.
Не хотел.
Считая все это преждевременным. Однако сроки горели. До Рождества не сделаешь в 1849 году кораблей не выделят. А война приближалось. И судя по ощущениям Льва Николаевича, весьма вероятно, что та самая Крымская война случится раньше.
Сначала граф решил определиться с технологией.
Ковать?
Вариант. Но малые калибры еще можно, а Лазарев хотел что-нибудь посолиднее. И там уже все упиралось в оборудование и всякие приспособления для перемещения и вращения заготовки массой несколько тонн.
Долго.
Слишком долго. Можно попробовать собирать из труб, но тоже дело небыстрое. Поэтому на этом этапе оставалось только лить. Из чего?
Бронза для нарезной артиллерии годилась условно.
Очень условно.
И желательно бы ее обойти стороной, просто в силу цены.
Сталь лить? Тема богатая и правильная, но граф вспомнил о «ковком чугуне» и решил со сталью не спешить. В том числе и потому что те же англичане или еще кто-то попытаются пушку скопировать. Не зная этого нюанса, разумеется. Со всеми вытекающими сюрпризами.
Вот.
Решилось все это буквально за несколько часов, после чего граф нагрузил Казанский университет исследованиями. А сам занялся подготовки мастерской. Точнее, ее строительством, ибо свободных помещений в Казани было не сыскать. Небольшой. На окраине города.
Толстой просто не помнил из чего и как этот самый ковкий чугун делать, поэтому подошел основательно. И начал вести широкие эксперименты силами еще не загруженных студентов и преподавательского состава. Ведь это не только любопытно, но и доходно. Граф охотно за участие в опытах доплачивал. И порой немало. Из-за чего в университете эти дела крайне ценили и любили.
В первый месяц он отбросил серый чугун, выяснив, что его отжигать бесполезно. А дальше экспериментировал уже с белым, подбирая оптимальный режим. Заодно начав опыты с доступными легирующими присадками.
Так что к сентябрю череда непрерывных опытов позволили не только вполне рабочую технологию получения ковкого чугуна, но и оптимальные легирующие добавки[2]. Понятное дело требовалось работать и дальше над процессом, чтобы все выверить и оптимизировать. Однако и так получался неплохой рабочий вариант.
Еще месяц он возился, пытаясь отлить все правильно, а потом обточить и нарезать.
Провалился.
Потом еще все пошло насмарку.
И лишь к концу ноября удалось получить искомый ствол нарезной 8-дюймовой пушки. Визуально она напоминала 3-пудовую бомбовую пушку системы 1833 года[3], только стол утоньшался сильнее. Словно ее кто-то заметно обжал, оставляя в казне утолщение. Что в немалой степени сближало ее со знаменитыми «бутылками Родмана», до которых, впрочем, было далеко.