К одинокому мужскому голосу присоединяются другие голоса, в том числе и женские. И вот уже небольшой хор с тоской и печалью слаженно выводит слова песни, словно с кем-то прощаясь и жалуясь на свою долю. Катерина замирает и замечаю, что её губы шевелятся, беззвучно вторя словам песни. Так мы и стоим некоторое время, а над волнами Атлантики разносится песнь-прощание. С Доном, с родной стороной, с прежней, пусть и не лёгкой, но налаженной жизнью, к которой больше возврата нет.
Пока Катерина общается с женщинами я веду переговоры со «старшим». Он действительно самый старший среди вынужденных эмигрантов. Бывшему вахмистру около пятидесяти лет, остальным казакам нет и сорока. Степенный и какой-то даже «основательный на вид» дядька, поначалу принимает меня настороженно. Но разговорившись и выяснив мои «хотелки» он немного оттаивает, а затем и Катя к разговору подключается. Как и предполагал, казаки едут не на обум, а предварительно выяснив где им лучше остановиться и «осесть на землю». Канада для них показалась более привлекательной, чем Польша или Румыния.
Батрачить на панов у них нет никакого желания, но получить в своё пользование землю в Европе нереально. В Советский Союз к большевикам возвращаться нет никакого резона, кроме ГПУ у ближайшей стенки их там никто не ждёт. Вот и подались казачки за море-океан,
у входа. Над дверью бронзовая табличка с барельефом в виде серпа и молота и чуть ниже в полукруге надпись: «Союз Советских Социалистических Республик». Простенько и со вкусом. Но долго рассматривать «пейзаж» мне не позволяет усиливающийся дождь, да и в консульстве меня уже ожидает мой старый и добрый знакомый, Довгалевский Валериан Савельевич.
Но вот меня вид моего визави не радует. Куда подевался тот жизнерадостный и всегда франтовато одетый, «в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил»? Вижу перед собой предельно уставшего, с глубокими морщинами у запавших глаз и обвисшей дряблой кожей лица, пожилого человека, давно махнувшего рукой на свой внешний вид. А ведь ему и пятидесяти нет. Что ж его так подкосило? Хотя, понятно «что». Во Франции был «первым парнем на деревне», но вдруг внезапная болезнь, тяжёлая операция, длительная реабилитация и вот он уже в США. Но в каком статусе?
Помимо посольства СССР в Вашингтоне, с полномочным послом и штатом дипломатических работников рангом помельче, в США есть ещё два советских Генеральных Консульства. Одно в Сан-Франциско и второе здесь, в Нью-Йорке. И роль третьего вице-консула в одном из консульств, это «не та вершина», к которой стоило стремиться в гонке по карьерной лестнице. Видимо мой растерянный и огорчённый вид слишком хорошо заметен и Довгалевский усмехнувшись спрашивает:
Что, Миша? По-твоему, я тоже неважно выгляжу? на секунду замешкиваюсь, но отвечаю честно.
Да, Валериан Савельевич. Моя мама сказала бы, что Ваш вид это не фонтан! Но Вы рано руки опустили, да и зря. У Вас такой большой опыт работы, что другим и не снился. Вы ещё вернёте и свой авторитет, и положение достойное Вас. Не отчаивайтесь! говорю совершенно искренне, стараясь как можно деликатнее подбодрить моего старшего товарища, но натыкаюсь на его недоумённый взгляд и замолкаю.
Миша? Ты что, считаешь, что я переживаю по поводу своего нынешнего положения? Довгалевский неожиданно смешливо фыркает и начинает улыбаться. Нет! Я благодарен моим товарищам, что хоть такую-то работу они мне предоставили. Ну какой из меня сейчас полпред? Еле выкарабкался с того света и почти на год выпал из рабочего процесса. Мне, по правде говоря, сейчас и обычным-то секретарём работать было бы сложно, не то что консулом, но товарищи уговорили. Тоже на мой опыт ссылаются
Тут другое, Миша. Валериан Савельевич замолкает, его лицо мрачнеет и спустя долгую минуту молчания он нехотя произносит:
Всё равно узнаешь. Меня Анечка оставила, просто отказалась со мной поехать в Нью-Йорк. упс! Вот оно что Я-то думал карьера, а здесь дела семейные. Ну, тут уж дружок, ты сам накосячил! Практически в открытую сожительствовал со своей секретаршей. И вряд ли это прошло мимо глаз твоей супруги, если даже я, не слишком частый гость во французском полпредстве и то был наслышан о твоих амурных похождениях. Никто тебя в «медовую ловушку» силком не заталкивал, сам залез. И видимо глубоко там увяз, раз всё так закончилось.
Незадолго до моего прибытия в Париж, вначале дочь, а затем и жена полпреда выехали в Союз, не вынеся ехидных взглядов и перешёптываний за своими спинами. А уже при мне, «чаровница и обольстительница» Наталья, секретарша Довгалевского и соперница его законной супруги, оставшись «одна на хозяйстве» быстро вошла во вкус и вскоре прочно приобрела в посольстве статус «серого кардинала» и «ночной кукушки».
После своего приезда первое время даже принимал её за жену полпреда, но меня быстро просветили «ху из ху». Посольство ещё тот гадюшник, настоящее ядовитое змеиное кубло, где ничего ни от кого скрыть и утаить невозможно. Оттого и старался держаться от него на расстоянии, посещая только по необходимости и посвящая в свои дела только Довгалевского и Розенберга. Да и то не полностью от греха подальше.