Для сохранения интриги до самого последнего момента, я поменял очерёдность куплетов и вслед за арией Квазимодо вступает Феб. Публика безмолвствует, наслаждаясь пением и решая для себя чем наградить вокалистов, овациями или освистыванием. Но вот приходит время Клода Фролло Марлен поворачивается к публике лицом, но оно скрыто под капюшоном.
Раздаётся хриплый срывающийся голос, и публика приглушённо ахает, а затем начинает перешёптываться, но тут же смолкает, вслушиваясь в пение. А оно завораживает и пробирает до мурашек на коже, до замирания дыхания и перебоя в сердцебиении, от той непередаваемой тоски и ярости звучащей в мольбе отвергнутого священника к своей греховной страсти.
Последний куплет поём под всё нарастающий глухой ропот. И когда на последних словах Марлен делает шаг вперёд и сбросив свою «рясу» нам на руки встряхивает головой, от чего по её плечам живописным водопадом рассыпаются белокурые локоны в зале на несколько секунд воцаряется оглушительная тишина. Ошеломлённая публика замирает, а затем словно сходит с ума. Все эти благовоспитанные и вполне пристойные респектабельные граждане словно сбрасывают с себя скорлупу цивилизации и сквозь неё прорывается что-то дикое и первозданное, как сам изначальный Хаос.
Женщины яростно визжат в истерике и стучат по полу каблуками туфель, мужчины орут в исступлении и хохочут как сумасшедшие. Даже седовласый «морской волк» не нашёл ничего лучшего для снятия восторженного напряжения, как засунуть два пальца в рот и издать залихватский пиратский посвист. Музыканты и те вносят
свои ноты в эту какофонию, а уж они-то кажется были в курсе того, кто скрывается под рясой! Спустя минуту или две публика всё-таки приходит в себя и тут раздаются сначала редкие и робкие аплодисменты, затем перерастающие в овации, а публика начинает скандирование.
Марлен! Марлен! восторженный вопль несётся над палубой лайнера и его не может заглушить ни гул работающих двигателей, ни шум волны за кормой.
А я смотрю на восторженную публику, с грустью вспоминаю своё «прошлое» и лучшую, по моему мнению, «Эсмеральду» в исполнении Петкуна, Голубева и Макарского. Господи, да было ли это на самом деле, или просто привиделось мне в горячечном бреду?
По его приказу члены команды перекрыли доступ пассажиров в бальный зал, а затем начали выпроваживать «лишнюю» публику из зала, несмотря на всё её возмущение и сопротивление. И не сплоховал дирижёр, всё-таки, как успокоить возбуждённую публику у нас вбито на подкорке, хотя специально этому в консерваториях не обучают, но кое-что из собственной практики наставники своим студентам иногда рассказывают.
Я только и услышал за спиной яростный шёпот Вильфрида: Бисируем! и тут же вновь полились звуки музыки. Толпа притихла и когда зазвучали слова первого куплета публика уже очнулась, потихоньку начав отступать от сцены, которую всего минуту назад грозила захлестнуть волной всё сметающей стихии. В зале воцарилась тишина и только у входа чуть слышно перепирались недовольные пассажиры, выдворяемые из зала. Но вскоре и этого ропота не стало слышно. Теперь уже и я, и Вертинский получили заслуженную долю внимания и аплодисментов после завершения своих арий. Но вот куплет в исполнении Марлен публика слушала, вообще затаив дыхание и замерев в экстазе.
И действительно, было отчего. Казалась певица вложила в песню всю свою душу. Теперь её не сковывает накидка, нет нужды имитировать мужской голос, да и жесты с мимикой оказались доступны, и Дитрих воспользовалась этими инструментами во всю мощь своего таланта. Её голос и лицо были настолько выразительны, что никто ни на мгновение не усомнился в искренности её чувств.
И это поражает слушателей более всего. Кто поёт? Священник, признающий свою греховную страсть и невозможность с ней совладать, или всё-таки женщина, одержимая столь же греховной и запретной любовью к другой женщине? Это ломает сложившиеся в обществе стереотипы и образы. Бьёт по традициям и таранит устои морали. Разрушает привычный мир в глазах общества.
Одно меня успокаивает, до следующей «сексуальной революции» в Европе остаётся ещё полвека, а первую такую «революцию», кстати, начавшуюся одновременно с Октябрьской и в России, сейчас успешно додавливает товарищ Сталин. По-тихому отменяя первые ленинские одиозные декреты, по сути узаконившие однополую любовь; «Об отмене брака», «О гражданском браке», «Об отмене наказания за гомосексуализм». Заодно устраняя идеологов «свободных отношений», но это уже получается как-то «попутно» с устранением сталинской оппозиции. Слишком уж много «любителей клубнички» оказалось среди товарищей, «которые нам теперь не товарищи». ©
Естественно, ни на какие танцы после столь фееричного выступления мы не остались, до своих-то кают добрались с большим трудом. Всем вдруг захотелось взглянуть, потрогать, а то и похлопать по плечу возмутителей спокойствия и приложиться губами к ручке очаровательного «священника». Какие уж тут танцы? Сорвали бы «мероприятие», а оно нам надо? Нет уж, всё завтра, все разговоры и всё общение. Сегодня мы отдыхаем. Через полчаса по предварительному уговору собираемся в каюте Марлен, и Вертинский открывает