Так было среди воинов и почти так же обстояло в обозе. У некомбатантов не имелось чинов и знаков отличия, однако люди никогда не бывают равными. Между теми, кто шёл за отрядом много лет, и теми, кто прибился месяц-другой назад, всегда пролегала черта.
Потому неудивительно, что одним обозным жёнам полагалось таскать дрова и тяжёлые вёдра, а другим поддерживать костры, в которых Кресс велел кипятить воду, или помогать сержантам в раздаче пороха.
Женщины, как и солдаты, приходили в Ржавый Отряд по-разному.
Одни находили романтичным бросить родной дом и уйти в бесконечный поход. Кого-то приводил с собой новобранец. Другие смертельно устали от весны до осени горбатиться в поле, чтобы не пухнуть с голоду зимой. Некоторые вдруг понимали, чего хотят от жизни, однажды увидев на рынке таких же безродных простолюдинок но всех в бархате, золоте и драгоценных камнях. Иных женщин не прельщало гадать, когда очередная армия пройдёт через их деревню и что тогда с ними случится: просто-напросто хотели защиты.
Вот и у Ирмы была своя история которую все знали, но никогда об этом не говорили. Неспроста. Но прошло много лет: иногда Ирме казалось, что другой жизни никогда не было.
Иногда.
Она, среди ещё нескольких обозных жён, сидела возле костра посреди лагеря. Слева Кресс разбил лазарет пока почти пустой, но это ненадолго. Справа стояли офицерские шатры и развевалось на флагштоке «ржавое» знамя.
Понемногу занималась заря: близилось начало атаки, и сержанты уже выводили солдат из лагеря. Стрелки выстроились в очереди за порохом: зная великую опасность этой субстанции, за ней в отряде следили строго. Хорошо одоспешенные знаменосцы несли боевые стяги эти люди приравнивались к сержантам и жалование имели солидное. Барабанщики выстукивали бодрый ритм, помогающий всем проснуться.
Юность Ирмы давно осталась позади, но и постареть ей предстояло нескоро. Многие находили, что она хороша собой: высокая, стройная, с бледной кожей и пышными медно-рыжими волосами. Хотя лицо скорее симпатичное, чем красивое: совершенно крестьянское. Ирма носила платье простецкого покроя, но зато из роскошной красной парчи с золотой нитью.
В беседе подруг она не участвовала.
Болтают: пленный-то при чине оказался. Важное из него вытянули Глядишь, поможет нашим.
Это точно, Регендорф говорил только я мало что поняла.
Сам Регендорф? Тебе? Чего это он вдруг?
Некоторые вопросы в женском кругу могли вызвать даже большее оживление, чем предстоящий штурм. Гайя поняла, что сболтнула лишнего, и раздражённо свела брови.
Да ничего! Ну, говорил и говорил
Ирма, склонив голову, беззвучно шевелила губами. В одной ладони женщина сжимала платок, а в другой перебирала деревянные чётки. Пальцы слегка дрожали.
На коленях Ирмы лежал воронёный шлем с плюмажем из оранжевых и красных перьев. Выкован он был по последней моде открытый, плотно облегающий голову, с козырьком и высоким гребнем.
В пустыне солнце палило нещадно, а зима никогда не наступала но стоило светилу скрыться за горизонтом (что происходило удивительно быстро), как становилось холодно. Поэтому Гретель, присев у костра, пару раз быстро задрала подол платья нагнала под него тёплого воздуха.
Велели идти в город сразу за нашими, как пробьются: а то мураддины всё растащат.
Так ценное всё во дворце и в храмах
Ну-ну! Лишнего и по дороге не будет.
Быстро собирать трофеи иной раз прямо за спинами солдат, женщинам Ржавого Отряда было не в новинку. Это гарантировало добычу, даже если придётся отступать. И не нужно делиться с союзничками, которые бывают сквернее врагов. Конечно, не каждая отваживалась. Да и мрачное это занятие: обирать погибших и умирающих.
Гретель злая судьба порядком ожесточила. Холодка в её голубых глазах плескалось побольше, чем у многих наёмников. Ирма всегда была мягче, однако находила приятным одно: даже женщина, идя под «ржавым» знаменем, внушала окружающим страх. Враги и союзники нередко отождествляли обозных жён с поверьями своих земель. Где-то верили в грозных полубожеств, забирающих на небеса героев, а где-то в злобные призраки женщин, замученных на войне.
Ирма почти дочитала нехитрую молитву, когда у костра появился Ангус. Узнать его не составляло труда, пусть лица почти не видно высокий шейный щиток заканчивался почти там, где начинались поля открытого шлема. Лейтенант опирался на двуручный меч почти в собственный немалый рост.
Ах, вот вы где. Уж думал, не попрощаюсь!
Ирма быстро прижала платок к губам и засунула его в шлем, под кожаный подвес. Она надеялась, что Ангус этого не заметил.
Дурная примета: прощаться произнесла одна из женщин, глядя в костёр.
Дурно перед боем думать о дурном, солнышко.
Многие наёмники перед схваткой держались беззаботно, а гвендл с лейтенантским плюмажем пуще всех. Несведущему могли почудиться бравада и фанфаронство, но Ирма точно знала: это лишь защита. Вроде брони. Под весёлостью Ангуса, умиротворённостью Бенедикта или извечной отстранённостью Шеймуса скрывались одинаково глубокие и сильные чувства.
Следом за Ангусом показался довольно молодой мужчина, походка которого до сих пор выдавала всадника хоть уж сколько лет в пехоте. Регендорф громыхал старомодным полным доспехом, полированным в зеркало, а его «ржавый» плащ не был свёрнут он остался за спиной, для удобства перехваченный поясом, как обычная накидка.