- Говоришь лейб-гвардии Семеновского полка прапорщик Шереметьев твою сказку подтвердить может?
- Да!
- Так, его самого проверять надо. Тот ли он, за кого себя выдает? Или, как и ты в убийстве экспедитора Тайной Канцелярии замешан.
- Еще может подтвердить князь Никита Иванович Репнин. Он даже это все в письмах описал, вам адресованных. Вот только письма я своему человечку отдал, чтобы они в руки Крынкина не попали.
- Ладно, посиди пока здесь. Разговор не окончен. Чувствую, долго мне с тобой разбираться придется. Пойду пока Шереметьева и Крынкина послушаю. Кстати, Илюшу моего, тоже со мной отпусти. Ценный человек. Таких, знающих свое дело на ять мало сейчас осталось. Ромодановский взглянул на меня.
- Да, конечно, Ваша Светлость. Только распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне поесть принесли. Со вчерашнего дня ничего не ел.
Ромодановский ничего не сказал, только сверкнул глазами и вышел. Двое его помощников также молча подняли с пола палача и кряхтя увели с собой.
Спустя час вернулся Ромодановский в сопровождении Крынкина и Шереметьева.
- Значит, ты, Крынкин, утверждаешь, что именно Ермолич убил экспедитора бесстрастно спросил князь-кесарь.
- Нет, Ваше Сиятельство, это не я так говорю. Так, свидетель утверждает, хозяин постоялого двора, Крынкин достал платок и вытер крупные капли пота со лба. Глаза его шарили по обстановке пыточной, руки дрожали.
- А ты, Шереметьев, стало быть, говоришь, что Ермолич в это время Ригу оборонял?
- Да, Ваше Сиятельство. Да еще как оборонял.
Князь-кесарь махнул Шереметьеву рукой: достаточно мол.
- Ну а ты что можешь сказать в свое оправдание? Ромодановский повернулся ко мне.
- Мне не в чем оправдываться, Ваше Сиятельство. Я был в Риге. Это видели многие. И если вы дадите шанс, я привезу вам письма, подтверждающие это.
Поручик видел одно из этих писем, когда мы впервые с ним столкнулись. Это была подорожная, которая была выписана по всем правилам. В ней были указаны и даты отъезда, и дата прибытия в Санкт-Петербург.
Странно, почему поручик не хочет признать, что он видел эти бумаги. Может, потому, что тогда придется признать, что трактирщик видел не меня, а именно лицедея в моем обличье. А если ему придется признать это, значит, и придется сознаться, что он общался лицедеем. Господин Крынкин, почему вы боитесь в этом сознаться? Ну общались и общались! Что такого? Лицедеи не преступники.
- Я не общался! Не было этого! Крынкин крепко сжал губы и положил руку на эфес шпаги.
- Как же, поручик? И я это видел, и Сергей Шереметьев, как вы с ним общались. И свидетель у нас есть. Может быть, вы не сознаетесь, потому что тогда вы будете пойманы на подтасовке фактов по убийству экспедитора?
И тогда князю-кесарю придется выяснять,
зачем и в чьих интересах вы их подтасовывали? чем дольше я говорил, тем больше распалялся и тем сильнее чувствовал, как у меня печет в районе солнечного сплетения.
- Не было этого! Лжец! Лжец! Я убью тебя взвизгнул Крынкин, выхватил шпагу и бросился на меня.
В следующее мгновение из меня вырвался поток голубой энергии и ударил в грудь Крынкину. Крынкина отбросило на дверь пыточной, и он сломанной куклой сполз на пол.
Тут же я почувствовал, как неведомая сила сдавила мне горло, подняла над землей, мягко, но сильно тряхнула и отпустила.
Я упал на пол, где-то с высоты пары метров. Сразу вскочил и увидел, как в глазах князя Ромодановского медленно гаснет желтый огонь. В воздухе явственно слышался треск электрических разрядов и пахло озоном.
- Ермолич, успокойся! рявкнул князь, - Иди за мной!
- Куда? на автомате спросил я.
Князь исподлобья жестко взглянул на меня и бросил:
- Кровью своей поделишься!
Глава 14
После разговора с Ромодановским и стычки с Крынкиным положение мое несколько улучшилось.
За Иваном Федоровичем я шел уже без кандалов, хотя и под плотной охраной.
Впереди нашей небольшой процессии вышагивали два безмолвных бородатых подручных князя и освещали путь фонарями.
Я шел за князем в окружении сразу шестерых преображенцев. Четверо из них направили на меня свои пистолеты. Двое держали обнаженными шпаги.
Мы прошагали в конец этого сырого коридора, где находилась пыточная, и уперлись в еще одну дверь. После условного стука она распахнулась и за ней оказалась винтовая лестница, ведущая вниз. Она охранялась еще четырьмя гвардейцами, увешанными оружием, как новогодняя елка игрушками.
Спустившись вниз, мы оказались в просторной галерее перед огромной двустворчатой дверью. Даже не дверью воротами. Во всяком случае конная повозка через нее прошла бы легко.
Но вошли мы через маленькую дверь сбоку и оказались в тамбуре, где нас опять встретила охрана. Миновав и этот пост, мы, наконец, оказались в коридоре, заполненном туманом. До боли знакомом туманом. В таком я гулял в авалонской бухте в Риге.
Стоило нам войти в этот туман, как он расступился и стал виден сам коридор. На пару шагов вперед - не больше. В этом тумане мы двигались минут десять, как неожиданно облако осталось позади.
Мы оказались в огромном зале. Приглядевшись, я понял, что это была громадная лаборатория. Пахло больницей и кузницей одновременно. Всюду торчали какие-то реторты, перегонные кубы и какие-то другие непонятные мне посудины. В некоторых что-то кипело и бурлило. Кое-где был виден открытый огонь. Некоторые части лаборатории были погружены в клубы разноцветного пара или дыма.