- Поручик, а что это вы так на меня уставились: на мне узоров нет и цветы не растут, - спросил я и, в свою очередь, стал пристально смотреть на Крынкина.
Крынкин ничего не ответил. Он перевел взгляд куда-то мне за спину и махнул рукой, кого-то подзывая. К нему подбежал пожилой усатый солдат. Поручик что-то прошептал ему на ухо. Солдат взял под козырек и убежал к остальным.
Там он отдал команду, а сам вернулся к нам и взял под уздцы мою лошадь. Еще двое людей Крынкина спешились, и один взял под уздцы лошадь Шереметьева, а второй залез на козлы кареты к Янису. Остальные преображенцы подъехали к нам и взяли на прицел уже конкретно нас двоих. Впрочем, десяток солдат, так и остались на местах, держа на мушке наших семеновцев.
Глаза Крынкина полыхнули мстительным торжеством. Подчеркнуто игнорируя меня, он обратился к Шереметьеву:
- Прапорщик, к сожалению, я не могу вас отпустить одних. У меня приказ разобраться с этим делом. Мы приехали на место убийства, а тут вы. Чтобы вы сделали на моем месте, а, господин прапорщик? Так что вы и ваши люди арестованы. Сдайте оружие.
Шереметьев сжал эфес своей шпаги, так что костяшки пальцев побелели. Еще мгновение, и он выхватит ее и перейдёт в атаку.
Я положил поверх его руки, сжимавшей эфес, свою руку и с силой надавил, не давая Сергею, вытащить шпагу из ножен:
- Скажите, поручик, вы в бою были?
- Нет, а какое это имеет значение? зло ответил Крынкин.
- А сколько из ваших людей было?
Поручик замешкался с ответом. Видимо, не знал, сколько его людей было в деле. Тогда я привстал в седле и, обращаясь к солдатам в зеленых кафтанах, прокричал:
- Преображенцы! Не далее, как вчера прапорщик Шереметьев и солдаты его роты лейб-гвардии Семеновского полка отбили штурм Риги. А сколько вас было в деле и где? Отзовись.
На несколько секунд повисла тишина. По лицам преображенцев было видно, как внутри них напряженное ожидание возможной схватки сменяется воспоминаниями. А потом посыпались нестройные ответы:
- Я за Нарву бился!
- И я!
- И я!
- Под Полтавой супостата бил.
- А я в Ингерманландию ходил с воеводой Шереметевым.
Откликнулись практически все преображенцы. Да и наши семеновцы, тоже готовые к любому развитию событий, стали вспоминать, где они воевали. И вот уже между солдатами двух элитных полков завязался разговор.
Ветераны вспоминали минувшие дни. Много оказалось тех, кто помнил Нарву. Как два лейб-гвардейских полка единственные не дрогнули и не побежали, а, стоя по колено в крови, отбивали атаки супостата. За что с тех пор по велению Петра оба полка носили красные чулки.
Мое внимание привлек один шустрый и уже немолодой преображенец. Все его звали Ионыч. Он был щуплый и говорливый. Увидев среди наших семеновцев гиганта по имени Петро, он страшно обрадовался. Соскочил с коня, подбежал к Петру, заставил того тоже слезть с лошади и полез обниматься.
- Подумать, почти десять лет не виделись! радовался старый солдат.
Ионыч все подпрыгивал вокруг Петро и всем с восторгом рассказывал, как тот его раненого вынес из боя, где-то под Полтавой. При этом по рассказам Ионыча, Петро в одиночку уконтрапупил целую гору врагов. Петро что-то смущенно и неразборчиво басил в ответ, но было ясно, что он тоже очень рад видеть Ионыча.
Я был доволен. Похоже, почти удалось предотвратить никому не нужную братскую стычку. Почти да не совсем.
Видя, как расслабляются его люди, как находят много общего с теми, кого должны были арестовать, Крынкин наливался гневом. Увидев это, я максимально вежливо воззвал к его разуму:
- Вот видите, Григорий Михайлович, оказывается почти все ваши и наши люди были в деле. О чем это говорит?
- О чем?
- О том, что если вы будете настаивать на нашем аресте, то скорей всего произойдет стычка. Потому что вы люди служилые, мы люди служилые, и у каждого свой приказ. Ни нам, ни вам этого не нужно.
- Ну почему вам не нужно, это понятно. Нас больше, и мы вас одолеем! И вы подчинитесь нам, - гордо заявил Крынкин.
Похоже, говорить с Крынкиным о том, что несмотря на сложившиеся обстоятельства, с обеих сторон свои, бесполезно. Кроме него самого и его выгоды для этого надутого индюка никого и ничего не существовало. Между тем я видел, что все больше преображенцев, поглядывают на своего командира, если не с осуждением, то с недоумением точно.
- Безусловно, Георгий Михайлович,
и все вместе, семеновцы и преображенцы, стали готовить свой нехитрый ужин.
Мы же, втроем вошли в дом и попали в громадный зал с невероятных размеров очагом. В нем на огромных вертелах готовились несколько поросят и еще осталось место для пары десятков цыплят. Аромат был одуряющий. Мы все дружно сглотнули и стали пробираться сквозь толпу посетителей к свободному столу.
Мы уже почти добрались до грубо сколоченного дубового стола, как вдруг шедший нам навстречу человек, проходя мимо Крынкина задел того плечом и пошел дальше. Крынкин скорее недоуменно, чем зло выругался и оглянулся на невежу.
Впрочем, тот, сделав еще пару шагов, остановился, слегка повернул голову к поручику, приподнял шляпу, обозначил поклон, пробормотал едва различимые извинения и пошел дальше.