Кто из них задел лицо друга родовым перстнем и рассек до кости, я, честно говоря, не заметил, так как в тот момент бежал по другому берегу Мутной и рвал жилы, стараясь успеть до начала насилия. Зато увидел, как озверевший от вида собственной крови парень сбил несчастную девушку с ног и начал втаптывать ее в землю.
Как я перемахнул через речку, в памяти не сохранилось. И как летел к этим уродам тоже. Зато запомнил во всех подробностях, как пластал их мечом. И ужас в глазах парня, который ее топтал, за миг до того, как его отрубленная голова, вращаясь и разбрызгивая по сторонам капельки крови, сорвалась с плеч.
С деньгами у меня в то время было хуже некуда почти все, что зарабатывалось в Дуэльной школе, я отдавал ростовщикам, погашая долги. Поэтому оплатить услуги лекаря мне было нечем. Пришлось собственноручно сшивать изрезанные предплечья и рот, порванный до середины щеки, вправлять раздробленный нос и накладывать лубок на сломанную левую руку. Ну и, меняясь с Генором, проводить у ложа несчастной девушки стражу за стражей эдак с десятину, пока она металась в горячечном бреду. Но то ли лекари из нас были аховые, то ли мы чего-то недосмотрели, но нос сросся не совсем ровно.
Когда Майра оклемалась, я вручил ей один из двух серебряков, на тот момент имевшихся в кошеле, и проводил в купеческую слободу Нижнего города, к лавке, которой, по словам девушки, владел ее отец. Внутрь, само собой, заходить не стал, ибо не считал, что сделал что-то особенное. А поздним вечером того же дня, вернувшись с тренировки, обнаружил девушку стоящей перед калиткой. С моим серебряком, зажатым в правой, здоровой руке.
Нанимать служанку, зная, что доходов не всегда хватает на еду даже для нас с Генором, было бы подло, поэтому я честно объяснил девушке причину своего отказа. Она выслушала. Молча. Затем опустилась на колени и, глядя мне в глаза, негромко, но очень уверенно озвучила клятву Истинной Верности. А пока я пытался сообразить, что это было, встала и, обойдя меня, как какую-нибудь коновязь или колодец, спокойно прошла во двор.
Выгонять ее из дому в ночь я, естественно, не стал. Провожать поленился. А с утра, проснувшись, вдруг обнаружил, что с кухни пахнет не подгорелым мясом или порядком поднадоевшей кашей из бобов, а чем-то восхитительно-аппетитным.
Несмотря на безумную работоспособность девушки и искреннее желание стать нужной, приняли мы ее далеко не сразу. Нет, уже через десятину и я, и Генор начали забывать, что еда бывает подгоревшей или невкусной. Что в доме может быть не убрано. И что одежда может оставаться грязной хотя бы сутки. Но начали считать Майру своей только после весьма неприятного события, случившегося примерно через год. Тогда, вернувшись с одной из своих первых охот за головами, я вдруг обнаружил, что девушка пропала. Вернее, узнал об этом от злого, как собака, Генора. Оказалось, что накануне Майра не вернулась из самого обычного похода за продуктами.
Несмотря на возраст и не самое лучшее состояние здоровья, старый воин сделал все, чтобы ее найти. Несколько раз обошел рынок, расспрашивая знакомых торговцев и всех тех, кто мог ее видеть. Обыскал Пепельную Пустошь, не поленившись раскопать пару свежих захоронений. Посетил все лавки Верхнего города и опросил стражу на воротах в Нижний
Я, естественно, тоже не стал считать ворон, поэтому рванул к знакомому сотнику городской стражи. Как оказалось, не зря: Майра нашлась в грязной одиночной камере на самом нижнем этаже тюрьмы. Избитая до полусмерти и ожидающая судного дня, как воровка! Причем воровка, уже единожды избежавшая наказания из-за позднего срока беременности!
Дослушав объяснения писца, который вел дело, я потерял дар речи, сначала сообразив, в
чем ее обвиняют, а уже потом доперев, что вора, пойманного на краже второй раз, отправляют на виселицу! Слава Пресветлой, определенные представления о работе Разбойного приказа у меня были, поэтому первое, что я сделал после этого потребовал показать первый лист протокола о задержании. И, увидев там о-о-очень знакомую фамилию, сразу же рванул к Лайвенскому Псу. За справедливостью.
В общем, все оказалось предельно просто: день на пятый или шестой после моего ухода на охоту в Лайвен по какой-то надобности заявился Энвер ар Шорез, мой дядя по материнской линии. Вполне возможно, только для того чтобы в очередной раз попробовать «убедить» меня в том, что без его великодушной помощи и присмотра я в столице не выживу. Ну и, конечно же, уроню в грязь славное имя своих родителей. Естественно, убеждать собирался далеко не лично, ибо после определенных событий встречаться со мной не рисковал, а чужими руками и посредством лишения меня остатков комфортной жизни. Не успев въехать в город, он послал своих людей поинтересоваться новостями, надеясь, что те найдут причину, с помощью которых меня можно будет заставить одуматься. И, тем самым, позволят своему сюзерену наложить лапу на городской дом, доставшийся мне по наследству.
Выяснить, что у меня появилась новая служанка, его вассалам проблем не составило. Потом кому-то из них пришла в голову последовательность «умных» мыслей: служанка это уборка. Уборка это доступ во все помещения дома. А доступ во все помещения это возможность найти и продать заинтересованным людям какие-нибудь важные документы. Скажем, свидетельство на право владения домом и прилегающей к нему территории.