Валентин Александрович, после того как его безвинно и бестактно отстранили от руководства футболом, работал в олимпийском комитете. И частенько мне позванивал: «Слушай, как можно было принять такое решение? Какой-нибудь оболтус из тузов ляпнул, а они лапки кверху. Бедный наш футбол! Ты бы хоть намекнул, ну не в своем «Футболе», за это тебе попадет, так в «Огоньке»...»
Борис Андреевич, пока позволяло здоровье, заявлялся в редакцию без оповещения («был неподалеку, не мог отказать себе в удовольствии заглянуть»), работа прекращалась, все тянулись «на Аркадьева», он в моей комнате усаживался в кресле (спина прямая, руки спокойно, по-царски лежат на подлокотниках) и произносил медленные монологи. Медленные и по причине его приятного легкого заикания, и, главным образом, оттого, что говорил афористично, каждую фразу готовил.
«Поистине неисповедимы пути. Когда я в сороковых годах дерзал намекнуть, что будущее за универсальными игроками, меня опровергали, высмеивали: «оригинал», «чудак»! А сегодня универсализм к общим услугам, словно он от Адама и Евы».
Поднимался и уходил Аркадьев так же внезапно, как и приходил. И я так и не знаю, отводил ли он одинокую душу, заходя в редакцию или хотел быть полезным нам, репортерам, а через нас футболу.
Есть ли вообще какой-то резон в попреке: «Э, да он болельщик!», когда само существование футбола обеспечивается нашим к нему неравнодушием?!
Болельщику позарез необходим другой болельщик. Робинзон Крузо, окажись он в наше время на острове с телевизором, после нескольких трансляций помутился бы разумом из-за невозможности обсудить увиденное. С теми, кто из одного клубного лагеря, разговор течет как по маслу, гладкий, ласкательный. Но признаем: и однообразный, топчущийся на месте. А все охочи до остроты, чтобы лезвие повизгивало об лезвие. Схватиться в перепалке все равно что разрядиться и снова зарядиться.
Футбол идет и идет, подкидывая очередные коллизии и выкрутасы, и мы тут же вцепляемся в них. Футбольные обсуждения, горластые, нерассудимые, резкие, грубоватые, не что иное, как правдоискательство на свой лад. События на стадионе дают повод, толчок, а круги расходятся по городам и весям, возбуждая весь легион.
Двадцать лет болельщицкого стажа и потом тридцать с лишним журналистского так сложились полвека моей близости с футболом. Чувствую, что от простого сложения проку нет: им ничего не объяснишь.
Вот хотя бы такая задачка. Попробуйте выписать столбиком команды высшей лиги согласно вашему к ним расположению. Вверху единственная, родимая; ниже все остальные, которым вы симпатизируете по убывающей. В самом низу окажутся нелюбимые, а для кого-то прямо-таки невыносимые. Потом спокойно взвесьте, насколько ваше отношение к командам совпадает (или не совпадает, что вероятнее) с их общеизвестными заслугами. Легко убедиться, как много личного, не поддающегося разумному истолкованию, вносим мы в восприятие футбола. Уверен, что у кого- то на самой нижней строке окажется либо киевское «Динамо», либо «Спартак».
Задачка не ради того, чтобы укорить. Мне самому не раз приходилось ее решать, пока из лица вольного, способного нагородить в сердцах что попало, превращался в лицо ответственное за свои слова. Что-то при этом терялось. А что- то приобреталось. Думаю, приобреталось больше.
Как же это происходит? Может быть, просто с годами мы научаемся владеть собой, напускаем на себя показную должностную бесстрастность? Или футбол открывается нам в своей безбрежности, и становится нудно бултыхаться возле одного и того же дебаркадера? Не получается ли так, что в футболе мы постепенно начинаем различать кроме гула игры еще и гул времени, а это задевает не на шутку и тянет размышлять о «природе вещей», заодно проверяя самих себя? И в чем власть репортерской работы, подминает ли она нас, ограничивает, развивая сердечную недостаточность, или, наоборот, выпускает на свободу?
Желая хоть в какой-то мере разобраться во всем этом, не вижу другого способа, кроме того, чтобы восстановить все, как было, с самого начала. Когда понял, что книге подойдет название «Обо всем по порядку», я имел в виду последовательность во времени. Однако есть и иное «по порядку» в замысле и работе. Очерк «Футбол Константина Есенина» навел на мысль о продолжении. Оттого ему и место в начале.
Константин Сергеевич при жизни оказал мне великое множество дружеских услуг. Вот и еще одна, когда его уже нет.
Что же до вопроса «Удастся ли?», то для меня он не в авторской совестливости ее нам не дано переступить, а в сомнении, что сумею написать о виденном и пережитом с той непосредственностью, которой в избытке был наделен Константин Сергеевич. Но верно ведь и то, что, сидя рядом на трибуне и толкая друг друга локтями, каждый из нас подстраивал бинокль под свое зрение. Уповаю на наше равенство в привязанности к футболу.
ФУТБОЛ КОНСТАНТИНА ЕСЕНИНА
Осталось ощущение, что мы с Константином Сергеевичем знакомились трижды. А вернее сказать, я для себя трижды его открывал.
Не помню, но полагаю, что впервые мы натолкнулись друг на друга на «Динамо», в ложе прессы. И поводом скорее всего явилось то, что я встречал в газетах его подпись, а он мою. Далеко мы не пошли: любезности, отрывочный обмен впечатлениями на ходу о матчах, о статьях.