Шестнадцатилетний студент Н. В. Станкевич, будущий знаменитый мыслитель и публицист, в 1830 г. сочинил четверостишие «Надпись к памятнику Пожарскому и Минину»:
Ксенофонт Полевой, московский журналист и издатель 18301840-х гг., по происхождению купеческий сын, в очерке «Москва в середине 1840-х годов» отмечал нравственное влияние памятника Минину и Пожарскому на москвичей: «Можно ли, чтобы такое прошедшее не имело влияния на значение Москвы и на нравственный характер ее жителей? Конечно, современное вытесняет все впечатления, и человек, бегущий по своим делам мимо памятника Минину и Пожарскому, мимо Лобного места к Москворецкому мосту, не вспоминает о величайшем подвиге в нашей истории, подвиге освобождения Москвы и России Но не всегда же самый занятый человек бывает погружен в свои дневные заботы; иногда, хоть изредка, посреди тревог и тягостей жизни, грудь его подымается от облегчительного вздоха, ум светлеет и глаза падают внимательнее на окружающие его предметы».
Александр Дюма, увидев московский монумент в 1858 г., поражался: «Первое, что бросается в глаза при входе на Красную площадь, это памятник Минину и Пожарскому. У нас, в стране равенства, о таком и подумать невозможно. На одном пьедестале мясник Минин, который олицетворяет свой народ, и генерал Пожарский представитель благородного сословия Группа поучительна, преисполнена красоты и благородства»
Со временем скульптурные фигуры Минина и Пожарского стали объектом народного и книжного фольклора. Драматург А. Н. Островский записал в 1854 г. в Москве пословицу «Борода-то Минина, а совесть-то глиняна». Вплоть до 1920-х гг. она не раз встречалась
фольклористам не только в Москве, но и в центральных, и в северных районах России.
В одном из сюжетов серии лубочных листов «Пантюшка и Сидорка осматривают Москву», неоднократно переиздававшейся во второй половине XIX века, представлен разговор у памятника Минину и Пожарскому между деревенским парнем Сидоркой и его более грамотным земляком Пантюшкой, живущим в Москве:
«Сидорка. Глянь-ка, Пантюха! Вон это, на большом камне-то стоит не Росланей ли богатырь? Не царь ли Огненный щит Пламенное копье?
Пантюшка. Э, брат Сидорка, уж ты к Еруслану заехал, Лазаревича запел! Это, вишь ты, памятник богатырям Русским, которые спасли Русь от поляков. Это стоит Кузьма Минин, а это сидит князь Пожарский.
Сидорка. Уж впрямь, что богатыри, есть в чем силе быть! Рука-та ли, нога-та ли, али плечи-та того гляди, один десятка два уберет!
Пантюшка. Дурашка, да ты мекаешь они такие и были? Это нарочно так их представили, чтоб показать их великое мужество и великую любовь к родимому Отечеству.
Сидорка. Ну, Пантелей Естифеич! Недаром говорят, что за одного ученого двух неученых дают. Вот то ли дело, как ты маракуешь грамоте-то и понаторел у дьячка-то Агафона Патрикеича!».
В разделе «Театральная хроника» газеты «Северная пчела» 19 ноября 1848 г. появилась рецензия на бенефисный спектакль «Минин» (по пьесе А. В. Висковатова) актера и драматурга Г. Григорьева 1-го в Александрийском театре. Если верить автору газетного отзыва Р. З., «пиеса разыграна была очень хорошо. Г. Каратыгин 1-й придал роли Минина все благородство и одушевление, которыми всегда отличается его игра Характер и речи Минина нам гораздо лучше нравятся в простом, естественном виде, нежели прежние Минины Крюковского, Кукольника и князя Шаховского, которые всегда становились на ходули древних героев. Автор очень хорошо понял, что ни теперь, ни еще менее в XVII веке, русские простолюдины не говорили свысока, а просто, тепло, одушевленно».
Посетивший Россию французский путешественник и литератор маркиз Астольф де Кюстин, написавший позже весьма критические и далеко не во всем справедливые записки «Россия в 1839 году», отметил в числе прочих недостатков русской жизни отсутствие должного уважения к исторической правде и подлинным реликвиям, приводя, в частности, факт постройки заново в 1834 г. Спасо-Преображенского собора, в котором покоился «Минин, освободитель России, чья память особенно прославляется после нашествия французов». Собор и в самом деле, уже во второй раз, был снесен и опять построен, так как в здании постройки середины XVII века появились трещины. Два его придела один Св. Космы и Дамиана в честь Кузьмы Минина, второй Св. Димитрия Солунского в честь Дмитрия Пожарского были освящены в 1852 г. В подвале собора была устроена гробница Кузьмы Минина, покрытая бархатной пеленой. Там проходила ежедневная ранняя литургия. А 22 октября ежегодно, как и в Москве, совершался крестный ход от Спасо-Преображенского собора к расположенному поблизости обелиску Минину и Пожарскому. Под балдахином над могилой Минина стояла копия знамени князя Д. М. Пожарского, сделанная в 1855 г., а по сторонам гробницы восемь знамен Нижегородского ополчения 1812 г., присланных императором Александром I, и иконы, принесенные в дар ополченцами Отечественной войны 1812 г.