Это стихотворение было поднесено Ильинским Екатерине II вместе с прошением поставить ему памятник: «Всемилостивейшая Государыня, великодушная мать отечества! Нижегородский купец Козьма Минин, оказавший в самыя опасныя для России времена монаршему Вашего И. В. престолу безсмертную услугу, и погребенный в Нижегородском катедральном соборе, не имеет не только памятника, ниже надписи. Я, восхищаясь великодушным его подвигом, старался возобновить сию память составлением слабых стихов, которые приемлю дерзновение поднести Вашему И. В. со всеусерднейшим молением, не соизволите ли, Всемилостивейшая Государыня, ознаменовать безсмертное свое великими деяниями в веках царствование сооружением сему славному мужу памятника, да, взирая на оный, души, чувствующия преданность к священнейшей Вашего И. В. особе и отечеству, во всяких случаях ревновать ему будут». Ильинский передал также 50 экземпляров листов с текстом стихотворения нижегородскому епископу Павлу, сопроводив свой дар следующим посланием: «К Преосвященству. Болезненно сердцу моему было, что погребенной в здешнем кафедральном соборе славный муж Козьма Минин, известный Вашему Преосвященству по историческим преданиям, своим подвигом, не имеет ни надписи, ни памятника. Стараясь изобразить в слабых стихах его великодушной поступок, смею себя ласкать, что Ваше Преосвященство, удостоя благосклонного принятия подносимые при сем пятдесят экземпляров, соизволите приказать сей памятник поставить близ того места, где он погребен».
В конце концов в 1797 г. на сооружение деревянного надгробия на могиле Кузьмы Минина в Спасо-Преображенском соборе Нижегородского Кремля выделило 200 рублей московское купечество. Надпись на нем гласила:
А. А. Кузнецов и А. Маслов объясняют возобновление славы Минина и Нижегородского ополчения в екатерининскую эпоху почему-то «лишь прозаичным стремлением отдельных подданных Российской империи получить льготы и преференции в торговой и промышленной деятельности». Ими отмечаются для второй половины XVIII в. «вполне себе корыстные попытки отдельных мещан и купцов Российской империи приобщиться к памяти Минина». Да, такие «патриоты» хранители памяти о героях Смутного времени (прежде всего, о Кузьме Минине и Иване Сусанине) существовали, но не они определяли образ российской интеллигенции, сделавшей немало уже в эпоху раннего классицизма для сохранения национальной памяти. Какие, спрашивается, преференции могли получить благодаря прославлению имен Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского историки М. В. Ломоносов, Г. Ф. Миллер, И. И. Голиков, М. Д. Чулков, чиновник Н. С. Ильинский, литераторы М. М. Херасков, И. И. Дмитриев, М. Н. Муравьев, Г. Р. Державин?
Не стоит преувеличивать и значение культа Петра Великого в качестве «вектора прославления подвига 1612 г. в царствование Екатерины II». Ведь к моменту выхода в свет (1790 г.) тома из многотомного труда И. И. Голикова, в котором содержалась информация о поклонении первого российского императора месту погребения Кузьмы
Минина, о героях Смутного времени уже было сказано немало в сочинениях М. В. Ломоносова, Г. Ф. Миллера, иеромонаха Павла (Пономарева), А. П. Сумарокова, М. М. Хераскова, М. М. Щербатова.
Значительный вклад в прославление героев Смутного времени внесли и Академия наук, и питомцы Московского университета, и литераторы, и представители духовенства, и отдельные чиновники. То были сливки формировавшейся в эпоху Просвещения разночинской интеллигенции России. Причем на деяния Кузьмы Минина чаще всего обращали взор просвещенные выходцы из народной среды (М. В. Ломоносов, Н. С. Ильинский и др.), которым его героический образ явно импонировал. Откликнувшись на призыв Российской академии, академик Василий Севергин опубликовал в 1807 г. «Похвальное слово князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и купцу Нижегородскому Козьме Минину, прозванием Сухорукому», сравнив тандем Минин Пожарский с руководителями Троице-Сергиевой лавры периода Смуты архимандритом Дионисием и келарем Авраамием Палицыным. «Сколь велико было пожертвование Минина, столь благородно было чувствование Пожарского», отмечал Севергин, называя их подвиг «преславным и незабвенным».
В 1808 г. московский архивист А. Ф. Малиновский создал «Программу для наружных барельефов, статуй и бюстов к воздвигаемому в Кремле зданию Мастерской Оружейной палаты». Один из барельефов предполагалось посвятить Кузьме Минину, образ которого трактовался так: «Нижегородский купец, достойный сподвижник князя Пожарского, убедивший сограждан пожертвовать для избавления Отечества не только всем имением, но и свободою жен и детей своих. Бескорыстное и смелое предприятие сего выборного человека от всея земли получило успех вожделеннейший; имя его сделалось незабвенным, и из века в век прославляется. Вид его означает бдительную заботливость; стар, но бодр. Одежда на нем приличная званию думного дворянина: нижняя терлик, а верхняя опашень. В правой руке держит мешок с деньгами, а при подножии еще несколько мешков, так же золотые и серебряные сосуды, драгоценные повязки, жемчужные ожерелья и свиток с приложением печатей и с следующим начертанием: Приговор нижегородских граждан 1611 года». Проект этот, однако, осуществить не удалось.