Он ускорил шаг, потом ещё, и вот уже почти бежал, сам не зная куда. Ноги сами несли его к реке. К Медному мосту. Там всегда было людно, шумно. Там можно было затеряться.
На мосту он остановился как вкопанный, вцепившись в холодные, влажные от речной вони перила.
Внизу текла река Анк.
Только это была не она.
Река Анк, какой её знали и, по-своему, любили поколения жителей Анк-Морпорка, была густой, непрозрачной и по большей части твёрдой. Старая шутка гласила, что если упадёшь в Анк, то важнее не уметь плавать, а уметь быстро бегать. Эта же река
Она была чистой.
На несколько мучительных, противоестественных, оскорбительных для здравого смысла секунд вода стала прозрачной. Сквозь неё можно было разглядеть дно, усеянное многовековым культурным слоем: проржавевшими мечами, пустыми бутылками, останками неудачливых воров и, кажется, целой каретой с лошадиным скелетом в упряжи.
А ещё там были рыбы. Они метались в абсолютной панике, бились друг о друга и судорожно хватали ртами воду, которая внезапно перестала быть их привычной, густой, питательной средой. Рыбы Анка, приспособившиеся к жизни в жидкости, которую можно было резать ножом, задыхались от чистоты.
Потом, так же внезапно, как и началось, всё кончилось. Привычная муть вернулась, и река снова стала собой ленивой, коричневой и надёжной, как старый невыплаченный долг.
Проныра тяжело дышал. У его ног, на камнях моста, осталась небольшая лужица той самой, аномально чистой воды. Он уставился в неё.
И увидел своё отражение. Испуганное, бледное лицо с широко раскрытыми глазами.
А на голове у отражения была его старая, потрёпанная шляпа. Та самая, что висела сейчас на проклятом маятнике в Незримом Университете.
Холодный, липкий ужас, до этого лишь подкрадывавшийся и дёргавший его за штанину, теперь обрушился на него всей своей невыносимой тяжестью. Это был не просто хаос. Это был его хаос. Он не просто свидетель. Он эпицентр.
А когда в Анк-Морпорке появляется эпицентр чего
бы то ни было будь то чума, бунт или просто необычно крупная драка можно быть уверенным в двух вещах. Во-первых, кто-то обязательно попытается на этом заработать. А во-вторых, всё это в конечном итоге ляжет в виде рапорта на стол одного очень, очень уставшего человека.
В своём кабинете, пахнущем мокрой сигарной золой и старой, отсыревшей бумагой, командор Городской Стражи Сэмюэль Ваймс с монументальной усталостью читал рапорт. Он читал его уже в третий раз, наивно надеясь, что смысл написанного изменится, если смотреть на него достаточно долго и с правильным выражением лица.
Не изменился.
«далее докладываю, выводил на бумаге корявый, но дотошный почерк сержанта Колона, что капрал Шноббс, Н. С., находясь при исполнении, предпринял попытку ареста капрала Шноббса, Н. С., за кражу мясного пирожка у самого себя. На допросе капрал Шноббс (пострадавший) утверждал, что капрал Шноббс (правонарушитель) появился из некоего мерцания, выхватил пирожок и скрылся в том же мерцании, оставив после себя лишь слабый, но отчётливый запах горчицы. Прошу указаний по дальнейшему оформлению дела, так как на данный момент неясно, кого сажать в камеру и, что более важно, с кого взыскивать стоимость пирожка (один пенни)».
Ваймс отложил рапорт. Он не вздохнул. Не потёр виски. Он просто сидел, глядя на стену. Где-то там, за окном, его город, его драгоценный, грязный, невыносимый и любимый город, снова выкидывал что-то такое, для чего в Уставе не было подходящей статьи.
Медленно, с аккуратностью хирурга, обезвреживающего особо капризную бомбу, он взял чистый лист бумаги и обмакнул перо в чернильницу.
Вверху листа он вывел заголовок: «Внутренний циркуляр Стражи 14».
А под ним начал: «Порядок действий личного состава при взаимодействии с собственными альтернативными, временными или иным образом парадоксальными версиями»
За окном кто-то истошно завопил про солёных кошек. Ваймс даже не моргнул.
Проныра бежал. Он нёсся по кривым улочкам Теней, лавируя между мусорными кучами и подозрительными личностями, которые, впрочем, выглядели не более подозрительно, чем он сам. Его каморка. Единственное место в этом проклятом мире, где был порядок. Его порядок.
Он взлетел по скрипучей лестнице, перепрыгивая через прогнившие ступени, и замер перед своей дверью.
Что-то было не так.
Из-под двери не тянуло привычным, родным сквозняком.
Он толкнул дверь и застыл на пороге. Остатки самообладания утекали сквозь дыры в его стоптанных башмаках. Его комната, его крошечный оплот чистоты и предсказуемости, на секунду превратилась в свою ухмыляющуюся противоположность. Аккуратная стопка из трёх рубашек на сундуке стала грудой гниющего тряпья. Его начищенные до блеска отмычки, разложенные по размеру на тряпице, горсткой ржавого железа. А потом всё вернулось на свои места.
Это было личное оскорбление. Удар ниже пояса. Вселенная не просто сходила с ума, она издевалась над ним.
Он шагнул внутрь.
И сердце пропустило удар, потом ещё один, а потом, кажется, решило вообще перестать работать за ненадобностью.
В его единственном, шатком кресле, которое он сам починил, используя ворованную проволоку и много непечатных выражений, кто-то сидел.