Правильно! раздалось несколько голосов, но остальные пока молчали.
Богатеев это ободрило, и они, осмелев, стали требовать слова. Но площадь гневно протестовала: не давать!
Достав из карманов пачки воззваний Донревкома, я стал метать их в толпу. Подхваченные ветром, листовки белой стаей закружились над головами сотен людей и исчезли в десятках протянутых рук. Пока ловили листовки, читали вслух, гомон стоял над площадью, но вот раздался чей-то громкий, пронзительный голос:
Да здравствует Советская власть!
Площадь дружно подхватила, и громовые раскаты «ура!» прокатились над притихшим хутором. На трибуну один за другим
поднимались солдаты-фронтовики.
Давайте голосовать: кто за Советскую власть пусть поднимут руку, предложил Белокобыльский.
Над площадью взметнулся лес рук.
Кто за то, чтобы землю помещичью поделить и начать сев весной?
Шум, крики поглотили последние слова, махали фуражками, бросали вверх шапки. И вдруг тишина. Все взоры на трибуну. Грузно опираясь рукой на шаткие перила, Поливанов призывал выслушать его в последний раз.
Долго, мучительно долго собирался с мыслями полковник. Ладонью смахнул слезу и вдруг затрясся всем своим грузным телом, зарычал озверело, свирепо.
За свое кровное... горло всем перегрызу... суньтесь только!
Гогот, свист, крики. Когда чуть стихло, фронтовики внесли предложение: Поливанова, представителя власти и священника арестовать.
Площадь голосует единогласно за арест первых двух, но за попа вступились:
Не надо священника... служить-то кто ж будет в церкви?
Взяли с него слово, что не станет больше выступать против Советской власти и отпустили. Обрадованный поп бросился прочь с площади. Поливанова и представителя власти тут же взяли под стражу. Представитель молчал, полковник же костил нас на чем свет стоит.
Ну держитесь, канальи! Я доберусь до вас, за все ответите!
Собрание продолжалось. Внесли предложение об организации отряда Красной гвардии.
Пришлось кратенько рассказать о том, для чего он организуется, и призвать всех желающих хуторян вступать в него добровольно.
Из крайней хаты принесли стол, застелили скатертью. Начали записывать. Первыми к столу подошли Яловой, Белокобыльский, Моложавенко, мои братья.
Но дальше вербовка пошла медленнее, люди долго расспрашивали, куда пойдем, где возьмем оружие, и после этого многие молча отходили. Записалось 30 человек.
Вечером, словно по уговору, добровольцы стали сходиться в нашу хату. Пришли, расселись, задымили густо цигарками. Подсчитали вооружение: десять винтовок, десять охотничьих ружей. Маловато. Надо доставать еще, но где? Сидели тут все смелые, решительные люди, но случилась вот первая трудность, и многие растерянно оглядываются: не знают как быть? В это время в комнату вошел еще один и, окинув всех настороженным взглядом, шепотом сообщил:
Довелось побывать в станице. Там казаки дюже недовольны арестом Поливанова. Грозились прийти в хутор.
И все, кто сидели в хате, задвигались, загомонили сразу, тревожно, шумливо. Вижу: надо сказать слово, успокоить.
То, что казаки недовольны, начал я, вполне понятнее дело. Мы арестовываем их начальство, а они будут благодарить нас? И, окинув всех пытливым взглядом, продолжал: А может быть, не надо арестовывать этих контрреволюционеров? Все было бы тихо, мирно.
Нет, надо! громко отзываются сразу несколько голосов. Как же не надо, если сами хуторяне потребовали? Поперек горла они всем!
Так, значит, нечего нам и носы вешать! сказал я под конец. Воля народа закон. Мы не одни, народ нам поможет, в беде не оставит. Это ж и есть борьба за Советскую власть!
А в отряд не пишутся, вставил кто-то.
Не все сразу делается, вмешался в разговор сидевший до этого молча Яловой. Людям надо объяснить все толком. Вот когда Поливанова и представителя власти раскусили, видишь, как пошли напролом! Арестовать и делу конец! Нет, тут агитация нужна.
Говорили, спорили долго, до зоревых петухов, и разошлись, когда за окном засерел рассвет. Решили собрать на утро митинг всех граждан.
И только наступил день ударил громко, настойчиво церковный колокол. Люди опять повалили к центру хутора. Не прошло и часа, а обширная площадь уже колыхалась разливом голов, цвела разномастными картузами, платками, полнилась многоголосым шумом. Выступали дружно, говорили страстно, горячо, и почти каждый соглашался: власть новую защищать, конечно, нужно, но чем? А вдруг налетят казаки? Порубят как капусту: ведь сила у них!
Снова убеждения и убеждения: «Пошлем гонцов в Каменскую, в ревком, он даст оружие». А у самого ноет, щемит сердце: вдруг все получится не так? Тогда провал. Не шутейное дело начинаем.
Но долго размышлять не пришлось. В самой гуще толпы уже забелел скатертью стол запись продолжалась. Наши ряды увеличились еще на двадцать человек. Вскоре их собрали и привели к дому Поливанова, где теперь помещался штаб отряда.
Через несколько дней к нам действительно пожаловали соседи 50 вооруженных казаков из Ново-Донецкой станицы во главе с пожилым сердитым вахмистром. Подъехав вплотную к резному крылечку поливановского дома, он приказал своей команде спешиться, а сам, расправив пышные седые усы, перекрестившись,