Елена усмехнулась этой показной конфузии княгини: таланта лицедейства ей точно не одалживать!
Ну же, Авдотья Никитична, продолжай! велела она без тени снисхождения в голосе.
Авдотья, как хищница, выжидала момент для нападения, чтобы вцепиться острыми клыками в горло другой хищницы и, если не убить сразу, то хотя бы смертельно ранить.
Этот момент настал, и она набросилась на врагиню с неистовостью разъяренной волчицы:
А языком своим холоп расплатился за то, что дерзнул порицать власть кремлевскую. «Доколе, трещал он другим служкам, покамест мой Василий Васильевич, не образумил его, мы будем терпеть эту чародейку на престоле великом! Отродье Мамая проклятого, как смеет она, басурманка, указывать князьям русским истинным! Где наш князь Иван, государь наш законный? Сия ведьма держит его в узилище, совсем аки пленника, власть похитив, семибоярщину отвергнув, будто нет у нас правителей законных! Что мы зрим при ее правлении? Денежные реформы, от коих купцы вопиют, стены новые, на костях простых работников воздвигнутые, а Китай-град на кой черт сдался то поругание над древними нашими обычаями! Правит как тиран, как царица восточная! Где было то в земле нашей, дабы жена решала дела державные, чары на наших бояр наводила? Не почитает обычаи наши, не чтит традиции, обложилась чужеземцами и еретиками, готова погубить всякого, кто на пути ее станет! Помяните Юрия! Како она поступила с братом верным государя нашего? Скольких бояр честных в темницы отправит, скольких родов разорит произволом своим? Пора положить конец беззаконию сему! Да будет править государь законный, а чародейку сию прочь с престола московского! В узилище ее, или да убирается, откуда пришла! А коли не остановим ее ныне, погубит она не токмо роды наши, но и всю Русь, обратив землю святую нашу в царство басурманское! Да будет изгнана бояре московские не позволят жене-узурпаторше державу нашу губить!» сказывал холоп тот, покамест свет мой Василий Васильевич не лишил языка его, дабы не марал нечистыми речами власть нашу великокняжескую.
Княгиня Шуйская умолкла, выдохшись; грудь ее бурно вздымалась от волнения, а на раскрасневшемся лице сверкали глаза, которые буравили регентшу неприкрытой ненавистью.
Боярыни зашушукались. Одни с нескрываемым восхищением обсуждали смелое выступление княгини, в то время как другие укоризненно качали головами, с тревогой поглядывая на правительницу. А некоторые тихо хихикали, прикрыв рот ладошкой.
Елена Глинская все время выступления княгини Авдотьи ни разу не перебила ее ни взглядом, ни жестом, ни словом. Она сидела неподвижно, словно каменная, казалось, даже не дышала. Ее лицо, белое, как алебастр, не выражало никаких эмоций. Лишь глаза презрительно сузились, а на губах играла едва заметная ироничная улыбка. Ей почему-то даже стало немного стыдно за пожилую боярыню. Ведь по возрасту она была близка к ее матери Анне Стефановне, которую вызвала из Левобережья, чтобы доверить ей воспитание детей.
Ну и поделом, сказала она, когда Шуйская замолчала и снова наступила тишина.
Все в палате насторожились в ожидании, какой ответный удар нанесет правительница.
Княгиня Авдотья вскинула бровь, пренебрежительно хмыкнула:
Хм, вот и я о том же. За ту крамолу холоп и поплатился своим языком.
Да муж твой, Василий Васильевич, сердцем милостив, оказывается. Ведь за такие речи можно не только языка лишиться, но и головы, медленно проговорила регентша,
видя по выражению глаз княгини, что ей удалось донести смысл сказанного. Все ли доложила, Авдотья Никитична, не запамятовала ли еще каких крамольных слов, холопом оброненных? Не утаивай ничего, поведай все, как есть. Всяк глагол важен для государя нашего. Не преступи сей заповеди, да не прогневишь Бога ставленника.
Все изложила, как на духу, в тон ответила ей княгиня Шуйская. Боле и добавить нечего. Потому не убоюсь предстать пред очами государя Иоанна, истинного нашего правителя.
Регентша напряглась: в этой фразе прозвучал скрытый намек. Авдотья намекала на то, что Елена не справляется с управлением державой, что ее правление приносит только недовольство в народе и беспокойство среди московской знати.
Елена Глинская почувствовала, как внутри нее вновь вздымается волна гнева, но она снова сумела сдержать ее.
Благодарю тебя за попечение, боярыня Авдотья, но дозволь мне самой решать, что приносит скорбь моей державе. И уж точно не пустопорожний глагол твоего холопа.
Разве? лукаво улыбнулась княгиня. А мне почудилось, как в воздухе витают перемены и что скоро все может перемениться. И уж точно не в лучшую сторону для тех, кто ныне так уверовал в непоколебимость власти своей.
Тебе же ведомо, что слухи сие яд, коий отравляет разум и разрушает доверие.
Доверие! Шуйская повторила это слово, словно пробуя его на вкус. Да, се редкий дар в жизни нашей переменчивой. Но еще реже встречается истинная прозорливость. Умение зреть будущее, чувствовать надвигающуюся бурю се, скажу, бесценно.
Я не нуждаюсь в твоих советах, боярыня, отрезала Елена, чувствуя, как ее терпение иссякает. Но ежели еще раз услышу подобные речи, не поздоровится тебе. Так что, поостерегись в иной раз, прежде чем доносить «как на духу» все, что слухом вскормлено.