«Не налететь бы на столб, подумал он и, спрыгнув, покатился по насыпи.
Саня Румянцев задремал всего на несколько минут, но успел увидеть сон. И сон этот был прекрасным воспоминанием. После выпускного вечера они всем классом до темноты, как дети, резвились в городском парке, до одури катаясь на качелях, и лазили по хоботу фанерного слона.
Они не знали, что уже началась война, и Лелька Чиркова всерьез пообещала ему, что, может быть, когда-нибудь выйдет за него замуж. Теперь Леля санинструктор на Западном фронте, и ее фотография висит на самом видном месте в школе.
Румянцев потряс головой, отгоняя воспоминания, и сосредоточил взгляд на будке путевого обходчика. Два дня назад капитан Струнин распорядился восстановить засаду. Эти четыре часа, как они условились, должен спать Дымов. Александр покосился
на товарища: Дымов, постелив плащ, спал на траве, как дома, но по-солдатски, готовый вскочить на ноги по первому сигналу. Румянцев так засыпать не умел и поэтому после суточного дежурства едва добирался до койки в общежитие: всех чекистов в связи с особой обстановкой перевели на казарменное положение.
Кто не бывал в засаде, не знает, как это непросто. Каждый случайный шум или шорох требует мгновенного анализа и готовности в любой момент принять единственно правильное решение. Вдобавок ко всему, надо оставаться изо дня в день необнаруженным, иначе самый смысл засады полетит ко всем чертям.
А старик так и зыркает по сторонам, едва выползет из своей будки. И пока он день-деньской вышагивает несколько километров, методично выстукивая рельсы, его незаметно сопровождает один из оперативников.
Поначалу Александр относился к обходчику безразлично. Приказано вести наблюдение вот и наблюдаем. Но с каждым днем в душе Румянцева росло глухое раздражение против невидненького и нелюдимого старика. Особенно после того, как обходчик, ругаясь, отогнал от полотна ребятишек, забредших сюда в поисках ягод.
По ночам лес изредка резко, освещался огнями локомотивов, и Румянцев радовался: «На фронт идут!»
Однажды Александр уловил: что-то нарушило однообразие привычной черноты леса. На всякий случай ткнул Дымова в бок. Тот мгновенно проснулся.
Румянцев старательно протер глаза, но неясное двигающееся пятно под насыпью не исчезло, а, наоборот, выросло до размеров человека, и сержант показал на него напарнику.
Спокойно, Саня, шепнул Дымов. Порядочные люди ночами лесом не шастают
Румянцев напряженно всматривался в идущего. Тот двигался в направлении будки обходчика.
Дымов вынул из-за пазухи ТТ и снял с предохранителя.
Возьмем на испуг. Ты меня прикрываешь.
В будке вспыхнул свет керосинки. Дымов подкрался и присел под окошечком. Прошло минут пять, но они показались длиннее часа. Свет погас, дверь скрипнула, и из будки вышли двое. Отчаянно застрекотал кузнечик.
Стоять на месте! хрипло выкрикнул Дымов, встав за спиной идущих. Госбезопасность!
В ответ мгновенно блеснула вспышка.
Дымов коротко простонал, затем раздался чей-то вскрик. И сержант увидел бегущего прямо на него человека. Тот был уже совсем близко: слышалось тяжелое дыхание. Скорее машинально, нежели вспомнив тренировки в спортзале управления, Александр пригнул голову и бросился вперед. Бежавший словно переломился надвое, упал и огласил лес диким воплем.
А ну, тихо! скомандовал Румянцев.
Не стреляйте! испуганно заорал кто-то совсем рядом. Я сдаюсь!
Это был Федченко.
Румянцев поднял с земли длинноствольный пистолет, выпавший из руки сбитого им с ног человека, и сунул в карман.
Глава 17
Клюев умолк и вдруг доверительно улыбнулся.
Кто бы мог подумать, что вы ведете наблюдение за Федченко. Я понимаю, Сытин мог привлечь ваше внимание, помешавшись на будущих железных крестах и роскошных виллах. А жадность всегда расслабляет, притупляет профессиональную осторожность. Но Федченко! Был законсервирован мной на самый крайний случай. Ей-богу, гражданин капитан, случайность чистой воды.
Относительно случайности это еще как знать, сказал Струнин, просматривая бумаги в раскрытой перед ним папке. В нашей работе случайность это, пожалуй, прямая закономерность. Мы бы вас все равно поймали. Не сегодня так завтра.
Клюев в ответ пожал плечами, давая понять, что в его положении особенно возражать не приходится.
Струнин захлопнул папку и стал в упор разглядывать задержанного. Внешность самая обычная, но с примесью благопристойности, которую подчеркивала седина в жиденьких волосах. Лицо узкое, симметричное, глаза посажены несколько глубоко, нос некрупный.
Долгое молчание чекиста обеспокоило Клюева. Он нагнулся и помял пальцами ноющие икры.
Струнин, заметив это, спрятал усмешку и сказал:
Итак, Тихонов-Клюев-Борг, начнем работать. Вы станете сыпать легендами или, быть может, не будем терять время впустую?
Клюев, услышав свое подлинное имя, посмотрел на чекиста с отлично сыгранным изумлением.
Боюсь, что это нелепость. С таким же успехом вы могли меня
назвать Гинденбургом или Чемберленом. Шутить так шутить. Но таким способом вы вряд ли заработаете себе ромб в петлицы.
Бросьте, Вальтер Борг, оборвал Струнин и снова раскрыл папку. Взгляните на свое фото, сделанное во внутренней тюрьме Екатеринбургской ЧК.