Ленинградцев поначалу расположили в недостроенном здании театра музыкальной комедии. Здесь они возобновили производство: на ярусах разместили заготовительные участки, а в партере вели сборку. Лунев вспомнил, как готовые пушки на колесах выкатывали в сквер через массивные, с резным орнаментом, парадные двери будущего театра. После, месяца через три, завод перевели в более подходящее помещение: нижнеуральцы в рекордный срок возвели новые заводские корпуса. Правда, в основном, деревянные.
Полковник постоял еще немного у выхода, вспоминая о том, сколько ему, старому военпреду, в то время пришлось пережить сомнений. Производство орудий дело тонкое, требует специальных знаний, и до войны он привык к тому, что пушки собирают опытные, квалифицированные рабочие. А здесь, на Урале, к станкам и верстакам вместе с вернувшимися на завод пожилыми рабочими встали почти дети. Парнишки и девчонки, заменившие ушедших на фронт отцов и братьев. Лунев первые недели не вылезал из цехов, все проверял, как справляются с тонкой технологией юные оружейники.
Но вскоре, лично приняв первые батареи «сорокапятимиллиметровок» без единого замечания, полковник пришел на отчетно-выборное комсомольское собрание и, сняв фуражку, от души поблагодарил ребят. Комсомольцы ему зааплодировали, а Лунев едва не прослезился.
Оставив, наконец, цех, полковник направился к себе. На лестнице ему встретился главный инженер Санин. Рядом с ним шагал высокий мужчина в светлой рубашке с засученными рукавами. Санин представил полковнику Струнина.
Мы к тебе, Владимир Николаевич, скоро зайдем, озабоченно сказал Санин. Кое-что обсудим перед совещанием по новой технике.
Лунев кивнул, прошел по коридору и закрылся в своем кабинете.
На столе лежала стопка писем из войсковых частей. В основном отзывы о 45- и 57-миллиметровых пушках. Ни одного отказа, ни одного ЧП. Лунев расстегнул ставший вдруг тесноватым воротничок гимнастерки и помассировал виски. Армейские треугольнички, хотя и радовали душу признанием высоких качеств выпущенных заводом орудий, но присутствием своим напоминали о том, как сейчас тяжело на фронте
Лунев открыл сейф и извлек оттуда техническое описание нового самоходного орудия крупного калибра. Директива ГАУ и наркомата предписывала освоить и выдать фронту первую партию самоходок в течение тридцати суток. Полковник читал описание, и перед его мысленным взором из строчек, графиков и диаграмм возникало во всей стальной плоти орудие, способное с большой дистанции прошивать броню тяжелых немецких танков.
Сложен и ответствен труд военпреда. Каждую деталь, прежде чем она станет частью боевой машины пли орудия, тщательно проверяют люди, которым страна доверила контроль качества вооружения. И полковник Лунев, по синькам изучая самоходное орудие, прикидывал, на какие узлы следует обратить особое внимание, чтобы САУ вышла с конвейера точно в срок.
«Серьезных оснований для беспокойства пока не вижу. Письмо, видимо, задержалось. Справляйтесь через день, но осторожно, не привлекая внимания. Хозяин».
Оперативный розыск совершивших диверсию пока результата не дал. Правда, этого Струнин ожидал: враг неглуп и, конечно, притаился. Следовало предпринимать новые ходы.
Мигунов с утра до ночи пропадал на металлургическом комбинате. В штате этого предприятия Мылов не числился. Зато в адресном бюро значился Виктор Степанович Мылов, проживающий
постоянно в Нижнеуральске. Но этот Мылов работал на оборонном артиллерийском заводе. И теперь Мигунов упорно искал, кому же звонил «милиционер». Он, наконец, выяснил, что «милиционер» в тот день вызывал один из десяти внутренних номеров отдела снабжения комбината. Отдел был велик, в нем работало вместе с разъездными агентами семьдесят два человека, но оперативникам было уже легче: семьдесят человек не семь тысяч.
Да неопределенно протянул Струнин. Письмо пора отдавать по назначению. Скверно, что мы не знаем одной вещи: не должна ли быть в письме еще какая-нибудь записочка или условный знак?
А что, если к нам приехало несколько таких чемоданчиков, произнес Вотинцев. И остальные уже попали по назначению.
Струнин посмотрел на него тяжелым взглядом, но ничего не ответил.
По улице торопливо шагали люди, и, трезвоня на повороте, подходил к остановке давно не крашенный трамвайный вагон. Мылов пересек улицу и уселся на единственную, да и то покосившуюся скамью в сквере. К скамейке мигом подлетела девчушка лет трех и с серьезным любопытством уставилась на него.
Оля! окликнула ее мать, но Виктор снисходительно повел рукой: дескать, чего там, пускай сидит, а сам подумал о том, что присутствие ребенка ему даже удобно.
Он достал из кармана конверт с надписью: «Нижнеуральск, до востребования, Мылову Виктору Степановичу» и осторожно вскрыл. В конверт был вложен измятый листочек: багажная квитанция, выданная девять дней назад камерой хранения железной дороги в областном центре.
«Ну, вот и порядок, подумал он. Дело сделано».
Потом Мылов долго петлял по улицам, путал след, шустро нырял в проходные дворы, шел в обратном направлении и не мог унять глухого смятения. Трудно сказать, что больше волновало его: радость удачи или боязнь риска, связанного с получением чемодана?..