Троян садится в кресло, поворачивается так, чтобы хорошо видеть лицо Шелеха, и повторяет вопрос:
Ну, так кто же вы: Остап Петрович, Шелех или Дупей?
Шелех продолжает молчать.
Номер двадцать три, полицейский комиссариат города Львова ничего не говорит бывшему студенту Дупею?
Шелех молчит.
А фамилия господина Штрассера из департамента полиции в Вене?
Это все прошлое медленно, растягивая слова, заговорил наконец Шелех. Студент Дупей виноват перед совестью и законом. Но имени Шелеха я не запятнал. Стыдно было От старого не хотел оставить даже фамилию Бежал сюда, чтобы начать новую жизнь.
Бежали, но по дороге завернула к галицийским националистам в их республику ЗУНР, а потом к господину Кововальцу в ОУН?
Я же от всего этого уходил. Уходил, в кровь разбив ноги. И тем, что было потом, я разве не искупил грех молодости?
Это вы о чем? Тридцать лет хранителем? Спасение заповедника? Бегство к партизанам?.. Между прочим, расскажите нам о своем побеге из-под ареста. Это когда было?
Осенью 1943 года.
Точнее, вступает в разговор Анохин.
Двенадцатого ноября.
При каких обстоятельствах? снова спрашивает Анохин.
Вечером повезли за город на расстрел
Одного?
Да.
Дальше, говорит Троян.
Дорога возле леса была плохая, машина пошла совсем медленно. Я выпрыгнул, автоматчики погнались, открыли стрельбу. В том лесу я и спасся.
Сколько было автоматчиков?
Трое.
Это с шофером? спрашивает Анохин,
Нет.
Долго гнались?
Долго. Но далеко в лес побоялись идти
Все у вас сходится Только вот что странно, говорит Троян: почему это автоматчики между прочим, их было двое не поймали бежавшего, когда он упал, зацепившись, вероятно, за корни старого дуба?
Счастливая случайность. Шелех еще владеет собой.
А то, что машина, с которой вы спрыгнули, даже не остановилась, тоже счастливая случайность? Не слишком ли много случайностей, гражданин Шелех? Вы ведь летом 1941 года остались здесь тоже благодаря случайности?
Со сломанной ногой далеко не уйдешь.
А когда у вас, Шелех, случился перелои ноги?
Дней за десять до эвакуации заповедника. Ящик на ногу упал.
Кто-нибудь был при этом? интересуется Анохин.
А как же, моя помощница, Мария Петровна.
Она теперь в заповеднике не работает? продолжает Анохин.
Еще в войну погибла от бомбежки.
Впрочем, есть самый верный свидетель, говорит Троян, поднимаясь с кресла. Товарищ майор, надо пригласить из госпиталя рентгенолога с передвижным аппаратом. Если нога была сломана на кости остался рубец.
Анохин протягивает руку, чтобы снять трубку. Шелех порывисто останавливает его.
Не утруждайте себя, гражданин следователь. Дайте мне, пожалуйста, бумагу, я все напишу.
Анохин передает ему стопку бумаги.
Вы только не забудьте о событиях нынешнего лета. Склеп. Палка. Чертеж Словом, «белая бабочка», говорит полковник Троян.
В ночь на 15 марта 1910 года студент второго курса университета Остап Шелех был доставлен в полицейский комиссариат города Львова. За две недели до этого у Шелеха, уроженца небольшого села под местечком Снятин, умерла мать. Он остался одиноким. Отец и брат Остапа, следом за всеми родичами, давно подались за океан. Теперь они были далеко в канадской Альберте.
После долгих странствий Шелехи забрели в горняцкую долину. И там на шахте Гилькрист, возле Бельвю, отец с сыном добывали уголь. Чуть свет, взяв с собой взрывчатку, вооружившись ломом и лопатой, они спускались в штреки, где малейшая неосторожность могла стоить жизни.
Остап знал, на какие тяжелые, добытые в муках деньги он обучался в Снятинской гимназии, а теперь в университете. И когда его взяла полиция, он не столько мучился ожиданием своей участи, сколько от сознания, какой горькой будет для отца весть об исключении Остапа из университета. Эта мера нередко применялась в отношении студентов-украинцев, которых вообще в университете было не так уж много, а на курсе Шелеха в особенности.
Все преступление Остапа
заключалось в том, что на сходке студентов-украинцев, собравшихся отметить годовщину со дня смерти Тараса Шевченко, Шелех, прочитав «Заповит», сказал:
Недалеко то время, когда сбудутся мечты нашего великого Кобзаря.
Вероятно, на первый раз полицейский комиссариат ограничился бы взятием студента Шелеха под наблюдение. Но как раз в те дни из Вены поступила депеша, требовавшая суровых мер против всяких выступлений «украинских элементов». И, желая показать начальству свое усердие, львовская полиция в связи со сходкой произвела ряд арестов среди украинского студенчества.
Чиновники комиссариата, однако, просчитались. Репрессии вызвали брожение в университете, протест многих польских студентов. Требовали освобождения арестованных.
Первым был выпущен сокурсник Остапа Юрко Дупей. Он состоял в комитете, собиравшем шевченковскую сходку, но на самом вечере отсутствовал из-за болезни. Этим объяснили его освобождение. Однако причина тут была другая.
Дупей приходился приемным сыном этнографу доктору Цибульскому, одному из деятелей львовской «Просвиты» и редакторов газеты «Дело». Своих родителей Юрко даже не помнил. Отец еще в конце прошлого века польстился на даровой проезд в Бразилию и пропал где-то в пущах Параны, а мать вскоре умерла. Далекий родич матери, бездетный Цыбульский, взял пятилетнего Юрка к себе.