Герцог Бискайский, предупрежденный слугой, поспешил навстречу молодому человеку, который, увидев деда, соскочил с лошади и бросился в его объятия, осыпая его дорогими для старческого сердца ласками.
После этого молодой человек подал руку герцогу, и они вместе вошли в замок.
ГЛАВА V. Клятва
Бедное дитя! сказал он, целуя его в лоб. Ведь ты очень страдаешь?
Очень, дедушка, ответил Гастон с глазами, полными слез.
Хочешь разделить со мной свое горе, дитя?
Для этого только я и прискакал сюда, дедушка.
Как! Ты все эти двести миль
Летел сломя голову, чтобы все рассказать вам.
А король что?
Король! вскричал он с горечью. Король могущественный властелин, дедушка!
Надолго ты ко мне теперь?
Вы сами решите это.
Если так, то я не скоро выпущу тебя из Торменара.
Кто знает? пробормотал Гастон задумчиво.
Правда, король, твой отец
У меня нет больше отца, кроме вас, герцог.
Боже! Разве король скончался?
Успокойтесь, здоровье его величества отменное.
Тогда твои слова для меня загадка, дитя мое, и я отказываюсь понять их.
Я объясню, не беспокойтесь, но прежде чем приступить к объяснению, я желал бы видеть здесь достойного пастыря
Он в отсутствии, дитя мое, перебил герцог, уже месяц как отец Санчес уехал от меня, вероятно, ты говоришь о нем?
Разумеется, о нем, о вашем старом друге, единственном, который оставался верен нашему семейству.
Увы! Отец Санчес уже с месяц в Мадриде, куда внезапно был призван делами величайшей важности, как, по крайней мере, сказал он мне перед отъездом из замка. Удивительно, что ты не видел его при дворе.
И меня это удивляет,
дедушка, обычно по приезде в Мадрид он первым делом навещал меня. Вероятно, что-нибудь помешало ему Но так как отец Санчес в отсутствии, то я выскажу все только вам, дедушка.
Говори, дитя, я слушаю.
Прежде всего, надо вам сказать, что в течение уже нескольких месяцев я замечал странную перемену в обращении короля со мной; его величество все еще был милостив ко мне, но не так сердечен, не так откровенен. Когда являлся во дворец, я замечал в нем что-то натянутое, неестественное, чего никогда прежде не бывало! Мало-помалу его обращение со мной превратилось в холодное, сухое и надменное, не раз мне даже возбранялся вход к королю и я уезжал из дворца, так и не повидав его величества.
О, это действительно странно! пробормотал герцог, нахмурив брови.
Это еще ничего, продолжал молодой человек с горькой усмешкой, мне суждено было вынести оскорбления и посильнее. Придворные, по свойственному им обычаю соображаясь с настроением духа короля, стали принимать в разговоре со мной тон, который мне очень не нравился, они шептались между собой или понижали голос при моем появлении; если бы смели, они просто повернулись бы ко мне спиной. Я молча страдал от этих глупых нападок, выжидая прямого оскорбления, за которое мог бы достойно отомстить. Прав ли я был?
Прав, дитя мое, ты поступал как человек благородный и храбрый Я предчувствую, как все это должно было кончится.
Напротив, дедушка, вы и подозревать не можете, возразил Гастон с нервным смехом. О! Моя месть была великолепна, даже блистательнее, чем я мог надеяться!
Продолжай, дитя, я слушаю.
В это время при дворе стали поговаривать о женитьбе короля. Смутные вначале, слухи становились все определеннее.
О женитьбе короля? вскричал герцог с прискорбным изумлением. Так король женится?!
Да, теперь об этом объявлено официально, его величество вступает в брак с принцессой, олицетворением совершенства, как говорят. Да нам-то какое дело!
Это правда, прошептал герцог, стиснув зубы, тогда как презрительная улыбка мелькнула на его побледневших губах, продолжай, мой мальчик.
Однажды утром, заговорил опять Гастон, ко мне явился королевский камердинер с извещением, что король требует меня к себе. Я немедленно сел на лошадь и отправился в Эскуриал. Его величество ждал меня в своей молельне, с бледным лицом и глазами, красными от слез или от бессонной ночи. Камердинера он отослал движением руки и знаком подозвал меня к себе. Я повиновался. Заметив, что я держу шляпу в руке, король сказал сухо: «Наденьте шляпу, вы испанский гранд». «Если как гранд я имею право стоять перед королем в шляпе, то долг велит мне слушать отца с обнаженной и склоненной головой». «Хорошо, сын мой».
Король отвернулся, продолжал Гастон, и спустя минуту заговорил опять: «Я призвал вас по весьма важному делу, которое не терпит отлагательства».
Никогда еще король не говорил со мной так холодно! У меня дрогнуло сердце, но я ничего не ответил. Видя, что я молчу, он продолжал тоном человека, который спешит исполнить то, что в душе находит достойным порицания.
«Польза государства требует, чтобы я вступил в брак; вероятно, вы уже слышали об этом?»
Я только наклонил голову.
«Бракосочетание должно вскоре совершится, и я вынужден временно удалить вас от двора». «Это изгнание, ваше величество?» спросил я. «Нет, с живостью возразил король, это мера осторожности, диктуемая политикой. Предоставляю вам самому выбрать место вашего пребывания, только не в Бискайе, у вашего деда»