Эстес, сменяйтесь. Вы нам нужны. Начальник аэропорта произнес это сразу, как только руководитель службы безопасности закрыл за собой дверь. Сдавайте смену.
Собственно говоря, Эстес мог идти. Его сменщик уже «вчитался» в точки на экране, где ещё не был обозначен «борт Париж Вашингтон». Майк пересел в его кресло, а Эсгес, бросив взгляд на зеленый экран, повернулся к тяжело дышавшим после вынужденной пробежки мужчинам.
Гусейн кто? Повтори всё ещё раз, турок? Начальник службы безопасности Питер Уэбб левой рукой медленно крутил серебряный перстень на безымянном пальце правой.
Да, сэр. Турецкая народно-освободительная армия. Он сказал: «Капитан Гуссейн Джакыр», и отложил все переговоры до приземления. Я думаю, что сейчас в лайнере порядок. Они всё скажут на земле.
Потребуют заправиться, будут угрожать взрывом, станут говорить О чём? очень медленно добавил начальник аэропорта. И мы будем говорить. Хорошо, пока не будем их вызывать, подождем. Боже, только бы посадить их без трупов. Он ничего больше не сказал?
Нет, сэр. Мне кажется, не надо их сейчас дразнить. Может, там действительно порядок.
Кейт, вступил в разговор Питер Уэбб. У меня к тебе личная просьба. Останься здесь на случай, если турок вновь вызовет. Говори с ним спокойно, соглашайся со всем. И переключи их канал на мой кабинет. Хорошо?
Кейта Эстеса просило об этом одолжении начальство, и, разумеется, он не мог отказать. Подумать только: его просили, ему не приказывали. И потом он уже чувствовал какую-то ответственность за судьбу летевших. Наверное, потому, что первым отозвался на вызов захваченного неизвестно кем и для чего самолета. Он не хотел бы быть в нём, но много бы отдал, чтобы знать, что сейчас там происходит.
На борту действительно был порядок. Всё точно так же, если не считать того, что в «голове» каждого салона и у входа в пилотскую кабину стояли, напряженно вглядываясь в пассажиров, восточного вида молодые люди. Свет был включен на полную мощность, и со стороны могло показаться странным, что пассажиры сидят не шевелясь, никто из них даже не пытался закурить, и все они уставились в спинки кресел перед ними. Им всё уже сказали. О захвате самолета, на котором они летели, не знали только трое: дипкурьеры Ральф Корсилья, Сид Грюнер и стюардесса Карен Логан, безмятежно спавшая в кресле.
«И никто не поверит, что это была деловая встреча, прикинул Паркинсон, закрывая машину и направляясь к зданию. Это большое дело отвязаться от подруги, которая непременно хочет выйти за тебя замуж после двухнедельного знакомства. Ну до чего же настырная, хоть пристрели её!»
Вбежав в кабинет, Паркинсон мгновенно пристроил пиджак на вешалку, плюхнулся в кресло, слегка ослабил узел галстука и изобразил усталость, которую может снять только коктейль. Взять папку срочных дел из стола он успел; на то, чтобы достать из неё бумаги, времени ему не хватило. Дверь открылась, и появился его непосредственный подчиненный Уолтер. Паркинсону не надо было смотреть на него, чтобы знать: Уолтер выглядит как всегда. Как всегда идеально свежая рубашка, галстук в тон костюму, безупречно отглаженные брюки и без единого пятнышка грязи туфли.
Привет, шеф, Уолтер быстро подошел к креслу напротив рабочего стола Паркинсона и так же быстро сел.
Чао, Уолтер! Паркинсон не протянул своему подчиненному руки, это был единственный человек в Центральном разведывательном управлении, которого он старался держать на расстоянии.
Шеф, у вас сегодня была помолвка с итальянкой? широко улыбнувшись, произнес Уолтер. Что же вы сразу не сказали? Поздравляю. А я-то по незнанию рвусь к вам с самого утра с таким пустячным делом, как радиограмма от «Бони М» из Москвы.
Паркинсон осатанел, причем мгновенно.
Вот что, коллега, стараясь не частить, начал он. Вы работаете в управлении тайных операций полтора года. Я десять лет. Вы наша университетская элита, а я держался в университете в основном потому, что чересчур хорошо играл в футбол. Я понимаю, что вы слишком умны, чтобы не собирать сведений
о своём начальнике, но порой мне кажется, что вы знаете обо мне больше, чем я сам. Это ваше личное дело, но, думаю, глубокие познания о холостяцкой жизни некоего Паркинсона не дают вам оснований держаться с ним развязно.
Шеф, ну зачем же так! Уолтер понял, что перестарался, и стал просить пощады. Неудачная шутка, не больше. Радиограмма действительно срочная, вот смотрите, но идея в ней абсолютно бредовая. «Бони М» объелся московского мороженого.
«Что бы ты ни написал на радиограмме «Бони М», моя резолюция будет совершенно противоположной», злорадно подумал Паркинсон.
Ему хватило десяти минут, чтобы оценить идею Марка.
Том затянул узел галстука, надел пиджак и понес радиограмму «выше».
Паркинсон вошел в кабинет Макса Хьюджела, заместителя директора ЦРУ, держась очень уверенно. Для того чтобы «пробить» идею старого московского приятеля, регулярно снабжающего его к тому же черной икрой, требовался ещё и антураж. Идею нужно было не только продать: надо было, чтобы её купили.
Здравствуйте, Том, Хьюджел, не вставая, махнул рукой в сторону пустующего кресла. Сначала садитесь, потом говорите, не давите на меня своим ростом. Я, кстати, искал вас сегодня с утра, но ваш подчиненный Уолтер обрадовал меня, сказав, что господин Паркинсон поехал к возлюбленной делать предложение. Я уверен, что она вам не отказала, и заранее вас поздравляю.