Никаких конкретных обвинений органы следствия не смогли предъявить и Александру Георгиеву, банковскому чиновнику, проходившему стажировку в Германии. Гестапо нашло его в Берлине по адресу: Нюрнбергштрассе, 20. Георгиева арестовали. Продержали в тюрьме три месяца, но ничего доказать не смогли. Да, он переписывался с Пеевым. Кажется, что-то сообщал о положении в Германии. Но он не знал, что эти сведения представляют военную тайну, — он человек штатский, чиновник, финансист… Георгиева выставили из Германии, и он возвратился в Болгарию.
Сразу же после ареста Александра Пеева был отозван с поста посла в Японии его брат Янко. Он своевременно узнал о провале подпольной организации. Хорошо понимая, что его ожидает в Софии, он «затерялся» где-то на обратном пути…
Почти три месяца пробыл в партизанском отряде радист Попов. Емил уже не пытался связаться с Центром — после его сообщения о провале в Москве не поверят новым радиограммам, да и операторы там, наверное, уже прекратили дежурство на его волне. Емил стал конструировать передатчики для партизанских отрядов, для Центрального Комитета партии, находившегося в подполье. Тяжелая болезнь не позволяла ему участвовать в боевых операциях партизан.
Но однажды пришлось. 13 июля жандармы выследили явочную квартиру, напали на дом Маркова. Отстреливаясь, подпольщики отошли на склоны горы Витоша. Марков и еще несколько коммунистов погибли при перестрелке. Емил Попов снова был схвачен…
На рассвете 22 ноября 1943 года осужденных на смерть привезли на стрельбище в Лозенец.
Утро было холодное. Хлестал дождь. Ветер гнал тяжелые тучи.
Привели в тоннель. В нем находился офицерский тир. Александр Пеев, Емил Попов и их товарищи выстроились плечом к плечу у черной, выщербленной пулями стены. Сцепили руки. Перед ними ровнял винтовки строй солдат.
Александр Пеев запел:
Это была песня на слова Христо Ботева, великого болгарского поэта-революционера, погибшего в бою против турок.
Товарищи Пеева подхватили:
Гулкий залп оборвал песню.
11. «КТО В ГРОЗНОЙ БИТВЕ ПАЛ ЗА СВОБОДУ…»
В центре Софии — столицы Народной Республики Болгарии — рядом с белокаменным мавзолеем Георгия Димитрова, под сенью пышных деревьев находится братская могила. Она одета в мрамор. Круглый год она осыпана цветами, которыми так щедра болгарская земля. И больше всего среди цветов — алых роз и алых гвоздик. Сюда приходят люди в праздники и будни. Приходят пионеры, и женщины в черном, и седоголовые мужчины…
В этой могиле 7 ноября 1944 года — через два месяца после освобождения Болгарии Советской Армией — был торжественно перезахоронен прах руководителей Болгарской компартии и видных антифашистов, борцов против империализма, тех, кто пал в грозной битве за свободу.
Вспомним: в этот день, 7 ноября 1944 года, на другом краю земли, за стенами токийской тюрьмы Сугамо, оборвалась жизнь соратника Александра Пеева по работе и борьбе, такого же, как он, интернационалиста-коммуниста Рихарда Зорге.
В этот день, в 27-ю годовщину Великого Октября, Советская Армия уже завершала освобождение Польши, Чехословакии, Югославии — всех стран Восточной Европы, вела бои в Восточной Пруссии… В этот день над Москвой и освобожденными городами грохотали орудийные салюты. Залпы гремели и в честь бойцов невидимого фронта, внесших свой вклад: в грядущую Великую Победу.
Минули десятилетия. Но время лишь подтвердило: ничто не забывается в памяти народной. В 1966 году, в канун празднования 9 сентября — Дня освобождения Болгарии, — Александр Пеев и все члены его группы были награждены орденами своей родины. Пеев удостоен ордена Народной Республики Болгарии 1-й степени. А еще через месяц посол Советского Союза от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил группе болгарских граждан советские ордена
РАССКАЗЫ
Юрий Туманов
БОСОНОГАЯ РАЗВЕДКА
Старшина Величко спал. Уже больше месяца ползает он к Медвенке, а толку нет. Будто кто проклял эту спаленную деревушку. Сам майор Чекмазов в прошлый раз водил группу. А где это видано, чтобы начальник разведки лично шел в поиск? И тоже без пленного вернулся. «Немцу что майор, что лейтенант — все одно», — язвили в окопах солдаты.
Мокрый и злой старшина ввалился на рассвете в Ходоровку, запузырил со зла в огороды последнюю дымовую гранату и завалился на сено.
— Чтоб никого ниже полковника ко мне не подпускать, — угрюмо заявил он, укладывая под голову наган. — Разбудите — башку оторву!
И все. Как провалился. Рота позавтракала. Очередные ушли в окопы наблюдать за противником. Рота пообедала. Уже повар Василий Васильевич подходил насчет ужина, а храп старшины по-прежнему слышался в сарае.
Николай Карпов, старинный, можно сказать, друг — в Москве на соседней улице жил, — и тот раз-другой потолкался у сарая, а будить не стал. Неизвестно, откуда повелось, но никогда не нарушалось в роте твердое правило — тот, кто вернулся из разведки, ест лучше, спит больше, и, пока в строй не стал, никто ему не указ. Так что хотя лейтенанту Карпову позарез нужен был Величко посоветоваться — лейтенант в нынешнюю ночь вел новую группу на Медвенку, — но нарушить традицию он не решался.
— Дурацкие порядки! — сплевывал он на ходу и пинал какие-то обломки, попавшие под ногу.
Но ни в бога, ни в черта не веривший лейтенант, перехватывая настороженные взгляды разведчиков, с которыми не раз ходил в рискованные дела, привык поэтому понимать их без слов и видел — нельзя, никак нельзя идти против этих неписаных законов.
Только в расположении роты выветрилось у Карпова раздражение. Собрав под навесом за домом всю группу, лейтенант достал из планшета схему, на которой каждый, кто побывал в нейтральной полосе, оставил свои пометки и в который уже раз по бумажным оврагам, мимо сотнями глаз обнаруженных препятствий повел разведчиков к пулеметному дзоту, врезанному в край немецких окопов.
— Виталий идет! — предупредил роту Ледов, прижившийся у разведчиков шестнадцатилетний паренек. Он всегда успевал раньше других увидеть то, что делается вокруг.
Начальник разведки дивизии шел по Ходоровке с каким-то неизвестным подполковником.
Рановато что-то начальство прибыло. К тому же зря подполковники в роту не являются. А этот еще не иначе как из большого штаба. В дивизии такое звание только у шестерых, и каждого не то что в лицо, по фуражке за километр узнают, по походке.
— Встать! — скомандовал Карпов.
Да разведчики и так уже были на ногах. В роте любили майора Чекмазова. А чем может проявить солдат свою любовь к командиру? В бою-то ясно, а когда боя нет, тогда выправкой, видом лихим, ловкостью. Чем же еще?