— Ничего не трогать. Отойти от стола!
Гешев поворачивается к своим людям:
— Приступить к обыску.
Сам он подходит к письменному столу. Берет в руки книгу — ту самую, которую хотел спрятать адвокат. Это повесть Алеко Константинова «Бай Ганю».
Пеев зябко передергивает плечами. Это движение тоже не ускользает от внимания начальника отделения «А».
5. ЦЕНА МОЛЧАНИЯ
Арестованного вводят в кабинет следователя. Голая, казарменного вида, комната. Грязные, в потеках стены. Зарешеченное окно. Еще одна дверь. В нескольких метрах от стола привинченный к полу табурет. Впрочем, обстановка знакомая: как адвокат, Пеев не раз бывал на свиданиях с подзащитными в таких кабинетах. Только вот вторая дверь… Это непривычно. Куда она ведет?..
За столом — следователь в военной форме, в чине штабс-капитана. У окна еще двое. С одним он, кажется, знаком: сам командующий первой армией генерал Кочо Стоянов. Второй, полковник — мрачная личность. Тяжелоплечий, с длинными, как у гориллы, руками. Из-под густых бровей — угрюмый взгляд. От человека с такими глазами добра не жди!..
— Прошу садиться, — приглашает генерал Стоянов.
Адвокат внимательно смотрит на него. Голос молодого генерала ровен, манеры сдержанны. Конечно, рисуется, позер, но, пожалуй, не садист и не наркоман… Правда, других Пеев здесь совсем не знает, но это испитое, с оловянными глазами лицо следователя-капитана, эти спутанные брови и обезьяньи руки полковника… Стоянова же он видел и прежде, в обществе. И теперь, несмотря на абсурдность этого чувства, испытывает к нему симпатию.
Он садится. Все молчат.
Следователь поворачивает рефлектор лампы, и на Пеева падает яркий пучок света. Адвокат моргает. Полоса света отделяет его от остальных в этой комнате. Они как бы растушевываются в полумраке.
Только голос Стоянова от темного окна:
— Кажется, я имею честь быть с вами знакомым, господин Пеев. Это поможет нам понять друг друга. Итак…
Арестованный молчит. Свет бьет прямо в глаза, выжимая слезы. Он опускает веки.
— Итак, прошу вас, ничего не утаивая, рассказать о своей деятельности.
Молчание.
— В данной ситуации молчать неразумно, — в голосе Стоянова лишь легкая насмешка. — Мы все знаем. И о вашей коммунистической деятельности в Карловской околии и о поездке в Советскую Россию. И о том, чем вы занимались до сегодняшнего дня. В частности, в последнем нам неоценимо помогла обнаруженная на вашем столе книжка «Бай Ганю». Она служила кодом, не так ли? С ее помощью мы прочли и радиограмму, которую вы не успели дешифровать.
Генерал наблюдает, какое впечатление произвели его слова. Лицо Пеева побледнело. На виске напряженней запульсировала жилка. Значит, сердце в пятках.
— Итак, вы — коммунист, руководитель тайной резидентуры, работали на советскую разведку… Прошу не тратить время на экскурсы в историю, к этому мы еще вернемся. Прежде всего: состав группы, источники информации, шифр, цели, поставленные перед вами Москвой.
— Пожалуйста, отведите в сторону лампу.
— Извините, — Стоянов жестом приказывает капитану. Тот опускает рефлектор. Фигуры присутствующих снова объемно проступают на фоне зарешеченного окна и грязных стен.
— Цель передо мной стояла одна, — медленно, выговаривает Александр Пеев. — Надеюсь, господа, вам известны эти строки:
— Хватит дурака валять! — рявкает полковник.
— Не надо горячиться, — сдерживает его Стоянов. — Если не ошибаюсь, это из Ивана Вазова… Продолжайте.
— К этим словам трудно что-нибудь добавить. Сердце болгарина, история нашей родины в прошлом и, я убежден, в будущем кровно слиты с Россией. Поэтому я делал все, что мог, чтобы отвратить непоправимое.
— Что именно?
— Не позволить царю Борису втянуть Болгарию в войну с Россией и помочь России победить фашистскую Германию.
— Дальше!
— Все. Я сказал все, что считал нужным. Больше не скажу ни слова.
— Вы уверены в этом?
Наступила пауза. Стоянов подошел вплотную к Пееву. Посмотрел на него в упор. Заложил руки за спину.
— Что ж, господин адвокат… — Он помедлил. — Прошу вас пройти туда.
Он кивнул на дверь в боковой стене, рядом со столом.
Пеев встал. Сейчас свет падал на лицо молодого генерала. И адвокат увидел, как помутнели глаза Стоянова и затрепетали ноздри. И он понял, что ошибся, когда испытал симпатию к этому человеку.
Полковник Недев открыл дверь и вошел первым. Александр Пеев за ним. Кочо Стоянов на мгновение задержался. Стряхнул невидимые пылинки с обшлагов мундира, вздрагивающими пальцами поправил волосы на затылке.
— А вы пока займитесь следующим, радистом, — приказал он капитану и переступил порог.
Радиста Емила Попова привести на допрос не смогли. Брошенный сразу после ареста в камеру, он разломал кружку для воды и перерезал себе на обеих руках вены. Охрана спохватилась, Попова отнесли в тюремный лазарет. Врач заверил, что арестованный выживет. Но он успел потерять много крови и теперь был в глубоком беспамятстве.
Схваченные одновременно с Поповым и Пеевым их жены, железнодорожный рабочий Тодор Василев, писарь штаба военного округа Иван Владков и еще несколько человек, несмотря на допросы под пытками, отрицали свою причастность к подпольной разведывательной организации.
Однако такая организация существовала. Об этом свидетельствовали те несколько радиограмм, которые удалось записать службе перехвата, а затем расшифровать с помощью кодовой книги — повести «Бай Ганю». Ключом к расшифровке послужил листок, обнаруженный в момент ареста на столе Александра Пеева.
Генерал Стоянов внимательно, слово за словом вчитывался в тексты радиограмм.
В той, что была найдена в кабинете адвоката, — она получена из Москвы — говорилось:
Сокол».
Уже этот текст настораживал. Планы германского командования? Благодарность Москвы? Стоянов понимал, что заслужить благодарность советского центра разведки не так-то просто.
Но следующие радиограммы ввергли генерала в смятение. Их было всего около десятка, перехваченных с первых чисел апреля по шестнадцатое включительно. Однако в них содержалось огромное количество самой разнообразной и строго секретной информации: о продвижении воинских эшелонов через Софийский железнодорожный узел; о состоянии подвижного состава и путей; о дислокации германских войск на Черноморском побережье и выходе в море военных кораблей с баз Бургаса и Варны; о переброске германских дивизий из Греции на Восточный фронт; об отношениях Германии с Турцией…
Особенно озадачили Стоянова три радиограммы — с донесением из самой Германии:
эта была передана накануне ареста Попова.
Это донесение было передано в Москву в самом начале апреля. И третье: