Тонкие оболочки?! Профессор, вы же ученый, неужели верите во всю эту ахинею?
Вот как? Усмехнулся Грац, и над его рукой зажегся небольшой,
но яркий огонек. А это тоже «ахинея»?
Е-ео-п. Я охренел.
Вот так-то, Виталий Родионович. Огонек над рукой моего визави погас, и он опустился в кресло. Устало посмотрел на меня, и заговорил.
Я приехал на Киевы горы по приглашению моего старинного приятеля археолога, профессора Ренского. Свенельд Нискинич, как раз, собирался начать там раскопки, а мне было интересно приложить свои знания и методы в таком необычном деле. Вот в одном из раскопов мы вас и нашли. С вечера яма была пуста, а утром, глянули, лежит на обожженном камне человек. Голый. Пришлось мне вами заняться. Съездили в Киево городище, сняли в управе метрики по уезду, сверились. Нет такого. Я дал запрос в местную канцелярию. Пусто. Вывод? Надо вести вас в столицу и там уже разбираться. Заказал билеты до Хольмграда, и вот Завтра уж будем в столице.
Но зачем это вам? Не понял я.
Как это «зачем»? Даже удивился Грац. Обязан, по уложению. К вашему сведению, по велению Святослава Ингваревича, батюшки государя нашего, любые археологические исследования должно проводить только в присутствии чиновников от Особой канцелярии. И любые происшествия во время раскопок, в их ведении. Вот я и есть тот чиновник. Собственно, потому приятель меня и звал в свою экспедицию, не хотелось ему с дуболомами местными вошкаться.
Вы же говорили, что являетесь профессором Хольмского Университета. Напомнил я, холодея от одной мысли, что сам, своим, неожиданно оказавшимся таким длинным, языком, сдал себя в руки местной спецуре. А что еще могут обозвать Особой канцелярией?
Именно так. Но поскольку моими заключениями пользуются при расследованиях, проводимых Особой канцелярией, я и был произведен в чин коллежского советника этого ведомства. Но за советом из канцелярии приходят не так уж часто, а чин при мне постоянно. Вот и пользуется Свенельд близким знакомством. Не любит он с местными властями работать. Уж больно, говорит, на руку нечисты. Пояснил Грац.
Дела-а. Протянул я. И что теперь со мной будет?
Да ничего страшного. Отмахнулся спецпрофессор. Сверим общие метрики и, ежели, за вами, юноша, худых дел нет (а их, с учетом вашего рассказа, полагаю, и быть не может), выдадим паспорт. Устраивайтесь, живите. Только законов не нарушайте. А то, идите учиться. С дипломом-то, всяко сподручней на хлеб с маслом зарабатывать.
Да ну! Что-то не верится. Неужели, к пришельцу из другого мира, возможно такое вот простое отношение? Ухмыльнулся я.
А что, у вас не так? Удивился профессор.
У нас по-всякому бывает. Я вздохнул. Вот только отчего-то среди народа бытует мнение, что даже если появится какое чудище пятиногое из иного мира, его тут же спецслужбы сцапают и на опыты пустят.
В чем-то, конечно, народ прав. Покивал профессор, и рассмеялся. По-крайней мере, я вас уже «сцапал», если, конечно, правильно понял слово «спецслужбы». Вот только не вижу смысла пускать вас на опыты. Вы же не чудище пятиногое. Обычный человек. С тем же успехом можно отправить на стол прозектора, любого ваганта-философа.
Почему именно философа? Я не сдержал ответной улыбки. Слова профессора меня несколько успокоили.
Ну, голубчик. Развел руками Грац. А где, по-вашему, люди должны обучаться обращению с тонкими оболочками и энергетикой, на уроках биологии?
Ек. Я опешил. Получается, что любого человека таким фокусам с огоньком, обучить можно?
Было бы желание. Утвердительно кивнул Грац.
Это что, я вслух, что ли сказал? Пробормотал я, и профессор снова изобразил китайского болванчика.
Хм. Побочное действие пилюли-говоруна. Уж извините, но мне нужна была ваша полная откровенность. Ни капли не смутившись, развел руками профессор, и тут же протараторил, заметив, как изменилось выражение моего лица, зато теперь, действительно нет необходимости в долгих и нудных расследованиях. Вам же лучше, не так ли?
Ну профессор, ну кот ученый, гэбня кровавая, пицот мильёнов честно замученных! Или это из другой оперы? А, один черт! А я-то еще удивился, с чего бы на меня такая говорливость напала? Чуть по именам заказчика с дочкой не назвал. Да сроду за мной такого не водилось. А он, оказывается, мне местную сыворотку правды подсунул, «для оживляжу разговора»! И ведь не обидишься. Действовал-то он не из корыстных побуждений, а исключительно «на благо Родины». То есть, обидеться-то, можно. А смысл? Что мне это даст, в нынешних, фиговых обстоятельствах?
Виталий Родионович, Грац, явно почувствовавший мое состояние, поднялся с кресла и всучил мне в руки открытый бумажник с укрепленной в нем бляхой в виде красного щита, на котором был изображен глаз под короной. Профессор вытянулся
передо мной по стойке смирно, и лицо его при этом было абсолютно серьезно. Я приношу вам извинения, за свои действия. Но если вы посчитаете это недостаточным, я готов выйти на хольмганг по прибытию в столицу, с любым угодным вам оружием или без оного.
Если я правильно понял, господин профессор готов биться со мной на дуэли. Правда, насчет оружия, точнее его отсутствия, как-то недотямкал. Вроде бы дуэли всегда проводились на чем-нибудь остром или громко стреляющем. А вот без него Смерив сухощавую фигуру профессора оценивающим взглядом, я вздохнул. Соплей такого, конечно, не перешибешь, но и на тренированного бойца, господин Грац явно не тянет, как и меня не тянет начинать новую жизнь с избиения местного научного светила А в том, что начинать новую жизнь придется обязательно, я уже не сомневался. Да и вообще, лучше бы сохранить дружеские отношения с профессором. Все же я в здешних реалиях ни бум-бум, а устраиваться как-то нужно будет. В этом мой визави абсолютно прав, и помощь его может оказаться очень кстати, значит