Ну, насчет их мне недолго распорядиться, усмехнулась Клеменция. Эй, вы! Всем на двадцать ступеней вниз!
Воины спустились вниз.
Надеюсь, теперь вы не опасаетесь за свою жизнь, мессир Ульрих? спросила Клеменция.
О нет, сударыня, теперь у меня нет опасений за ваше доброе имя!
Ульрих взглянул ей в глаза, в которых желтоватыми огоньками мерцали смоляные факелы, пылавшие на вбитых в стену железных кованых кронштейнах. Клеменция не отвела взгляда. Странное, тоскливо-щемящее чувство охватило обоих. Они стояли на площадке перед дверью. Вверх и вниз уходили ступени лестницы из тесаного серого камня. Горьковато попахивало горелой смолой; по слезящимся от сырости стенам деловито ползали жирные мокрицы. В трещинах бледно зеленел мох, а по поверхности камней шелушились лишаи, серела плесень Все было так непохоже на предутреннее небо, темную зелень леса, обильную росу на то, что окружало их когда-то
Мне казалось, что все можно было исправить в один миг, горько усмехнулась Клеменция. Но настал день и даже дай нам Господь вторую жизнь, мессир Ульрих, исправить уже ничего нельзя!
Кажется, я понял, что вы имеете в виду,
сударыня. Однако смею надеяться, что вы ошибаетесь. Нет ничего непоправимого, есть только еще не поправленное
Вы собираетесь жить вечно?
Разумеется, я же христианин. Все, что непоправимо на грешной земле, исправится в Царстве Божием
Боюсь, я слишком грешна, чтобы встретиться в Царстве Божием
Ульрих вздохнул.
Если человек способен осудить себя за грехи свои, его душа еще не пропала. Мне кажется, графиня, что многое из того, что мы с вами не сказали друг другу, нам, возможно, было бы услышать приятнее, чем то, что мы с вами говорим
Я в этом не сомневаюсь, улыбнулась Клеменция. Мне кажется, что в ваших глазах мне удалось увидеть нечто более утешительное, нежели произнесено было вслух
Я со своей стороны могу сообщить вам то же самое.
Тогда давайте еще раз посмотрим друг другу в глаза, может, мы наконец поймем друг друга?.. предложила она.
Я надеюсь на это.
Они еще раз взглянули друг другу в глаза.
Это было прекрасно! произнесли они в один голос, словно сговорившись.
Итак, можно считать, что наша беседа состоялась? тихо спросил Ульрих.
Да, мессир! как-то по-девичьи робко проговорила сорокалетняя хозяйка замка.
Я полагаю, госпожа Клеменция, что вскоре нам с вами придется обсуждать вопросы более практические
Но можно ли считать, что мы уже поняли друг друга? озабоченно спросила Клеменция.
Безусловно, ответил Ульрих.
Полагаю, мне не стоит беспокоиться о детях? Мне почему-то кажется, что они теперь в большей безопасности, чем когда-либо. Или я не права?
И да, и нет. Во всяком случае, я скорее позволю себя убить, чем причинить вред вашим детям. Однако советую вам присматривать за ними. Имеются веские причины опасаться за их жизнь. Впрочем, будем надеяться на лучшее
Да будем рассеянно проговорила Клеменция.
Ступайте спать, госпожа Клеменция, мягко сказал Ульрих. Мы завтра обо всем поговорим
Спокойной ночи, мессир Ульрих! со слезами на глазах прошептала Клеменция. Да хранит вас Господь!
Ульрих поцеловал ей руку и быстро прошел в свою спальню. Растянувшись на тюфяке, он до утра пролежал с открытыми глазами. Что же до Клеменции, то она, вернувшись к себе, вновь забралась на свое широкое ложе, на котором почти незаметен был малыш Теодор. Притянув к себе пажа, графиня тотчас заснула. Спала она долго и без сновидений
СОПЕРНИК АЛЬБЕРТА
Рядом с ней, прижавшись щекой к огромной груди Клеменции, лежал Теодор. Клеменция поняла, что мальчик не спит, хотя глаза его были закрыты.
С добрым утром, плутишка! Клеменция пальчиком коснулась носа пажа. Глазки-глазоньки, откройтесь!
Тетушка Мальчик потянулся и ласково обнял Клеменцию за шею.
Проснулся, мой цыпленочек! проворковала Клеменция. Хочешь пи-пи? Горшок у кровати.
Теодор, голенький, легонький, словно Амур, соскочил на пол и пристроился у горшка. Клеменция с интересом разглядывала этого мальчика, из которого она начала делать мужчину, и в ней вновь стало нарастать желание Она тоже слезла с кровати и проделала необходимые манипуляции над горшком, причем сделала это на глазах у Теодора.
Ну вот! сказала она, упрятав горшок под кровать. А теперь играть!
Тетушка! восхищенно произнес Теодор, впервые увидевший при свете все, чем ему довелось обладать ночью. Он подскочил к графине, упал на колени и обнял ее огромное, массивное бедро. Губы его прижались сперва к пупку Клеменции, потом к ляжке, потом к коленцу, лодыжке, большому пальцу на ноге. Куда девалась его вчерашняя робость! Его руки жадно гладили жаркую плоть, которую его принудили любить, и вряд ли ему было горько оттого, что он был рабом этой плоти. Клеменция с хохотом взяла его на руки и кинула на постель.
Ну как, ты не забыл, что надо делать?
Нет, тетушка! захихикал Теодор, устраиваясь поудобнее между ног своей госпожи. Сейчас! Сейчас я засуну
Ох, какой он у тебя голубчик! пропела Клеменция! Погла-адь
меня, погладь!..
Тетушка, можно я поглажу вашу попку? спросил Теодор и, не дожидаясь ответа, протянул руки к указанному предмету.