Шрифт
Фон
Труд бессменный, слякоть, ночи в поле,
Все он снес такой уж был закал.
В Петербург далекий поневоле
С армией на отдых он попал
Простудился и в крупозке злой
Сгинул в утро, брезжущее мглой.
Хоронили в полдень на Смоленском.
Пели трубы, люди в ногу шли.
На гробу, овеян плачем женским,
Козырек защитный плыл вдали.
Воробьи чирикали кругом
Все-таки не голый фронт, а дом.
Спи, старик! Ты был и прост и честен.
Сколько жизней ты сберег в полях
Подвиг твой был людям неизвестен
Пусть цветет в моих простых стихах.
Пусть цветет Ты вовремя ушел
В тишину лазурных, вечных сел.
Сестра
Сероглазая женщина с книжкой присела на койку
И, больных отмечая вдоль списка на белых полях,
То за марлей в аптеку пошлет санитара Сысойку,
То, склонившись к огню, кочергой помешает в углях.
Рукавица для раненых пляшет, как хвост трясогузки,
И крючок равномерно снует в освещенных руках,
Красный крест чуть заметно вздыхает на серенькой блузке,
И, сверкая починкой, белье вырастает в ногах.
Можно с ней говорить в это время о том и об этом,
В коридор можно, шаркая туфлями, тихо уйти
Удостоит, не глядя, рассеянно-кротким ответом,
Но починка, крючок и перо не собьются с пути.
Целый день она кормит и чинит, склоняется к ранам,
Вечерами, как детям, читает больным «Горбунка»,
По ночам пишет письма Иванам, Петрам и Степанам,
И луна удивленно мерцает на прядях виска.
У нее в уголке, под лекарствами, в шкафике белом,
В грязно-сером конверте хранится армейский приказ:
Под огнем из-под Ломжи в теплушках, спокойно и смело,
Всех в боях позабытых она вывозила не раз.
В прошлом мирные годы с родными в безоблачном Пскове,
Беготня по урокам, томленье губернской весны
Сон чужой или сказка? Река человеческой крови
Отделила ее навсегда от былой тишины.
Покормить надо с ложки безрукого парня-сапера,
Казака надо ширмой заставить к рассвету умрет.
Под палатой галдят фельдшера. Вечеринка иль ссора?
Балалайка затенькала звонко вдали у ворот.
Зачинила сестра на халате последнюю дырку,
Руки вымыла спиртом, так плавно качанье плеча,
Наклонилась к столу и накапала капель в пробирку,
А в окошке над ней вентилятор завился, журча.
На поправке
Одолела слабость злая,
Ни подняться, ни вздохнуть:
Девятнадцатого мая
На разведке ранен в грудь.
Целый день сижу на лавке
У отцовского крыльца.
Утки плещутся в канавке,
За плетнем кричит овца.
Все не верится, что дома
Каждый камень словно друг.
Ключ бежит тропой знакомой
За овраг в зеленый луг.
Эй, Дуняша, королева,
Глянь-ка, воду не пролей!
Бедра вправо, ведра влево,
Пятки сахара белей
Подсобить? Пустое дело!..
Не удержишь поплыла,
Поплыла, как лебедь белый,
Вдоль широкого села.
Тишина. Поля глухие,
За оврагом скрип колес
Эх, земля моя Россия,
Да хранит тебя Христос!
1916НА ЛИТВЕ
Докторша
I
Шумит, поет и плещет Вилия.
Качается прибрежная пшеница
У отмели сырая колея,
А в чаще дом приземистая птица.
Я поведу вас узкою тропой,
Вы не боитесь жаб и паутины?
Вдоль мельницы пустынной и слепой,
Сквозь заросли сирени и малины
Вот здесь, за яблоней, уютно и темно:
Под серым домом борт махровой мальвы.
Игрушка детская уставилась в окно,
А у порога щит с приветом «Salve»
Скорее спрячьте в яблоню лицо!
На песню пчелок в липовых сережках
Ребенок пухлый вышел на крыльцо,
Качаясь робко на неверных ножках.
Как хорошо жужжит в траве родник!
Как много в небе странной синей краски!
И вдруг свинье, взрывающей цветник,
Смеясь, грозит кистями опояски
А мать сквозь сад идет на шум в овин,
В высоких сапогах, в поблекшем платье,
Спешит, перелезает через тын,
Хранит свое добро от местных братьев.
Грубеют руки, сердце и душа:
Здесь сад, там хлев, и куры, и коровы.
Старуха нянька бродит, чуть дыша,
И все бубнит, вздыхая, о Тамбове
Муж пал в борьбе с мужицким сыпняком.
Одна среди полей и печенегов,
Она, как волк, хранит дитя и дом
От злых поборов и лихих набегов
Продаст обманут, купит проведут,
За каждый ржавый гвоздь тупая свара,
Звериный быт сжал сердце, словно спрут,
Все дни в грызне от кухни до амбара.
Но иногда, как светлый добрый гость,
Зайдет кузнец иль тихая крестьянка
И вот, стыдясь, бежит из сердца злость
Войдут, вздохнут. В платочке меду банка.
О муже вспомнят: как он их лечил.
Посетуют на новые затеи.
Кузнец серьезный, руки в сетке жил,
Тугой платок прильнул к воловьей шее
Комод раскроет, зазвенев замком,
Даст кузнецу пакет грудного чая,
А гостье лифчик с синим пояском
И вновь в окно засмотрится, скучая.
Клубясь, плывут над садом облака.
Работа ждет: все злей торопит лето
В стекло стучится детская рука
С багряно-желтой кистью бересклета.
«Здравствуй» (лат.).
II
Уходит в даль грядой литовский лес.
Внизу полотна розовой гречихи.
Сквозь клочья сосен мреет глубь небес,
А в бурой чаще бродит ветер тихий
Клокочет ключ, студеная вода.
На мшистом пне, к струям склонивши плечи,
Сидит она, сбежавши от труда,
И жадно ловит плеск болтливой речи.
Вода звенит о радости земной,
Вода шумит о вечности мгновенья.
На ярких мхах горит веселый зной,
И муравьи бегут у ног в смятенье.
У пня в лукошке пестрый клад грибов:
Лимонные в оборочках лисички,
Моховики охапки толстых лбов
И ветка лакированной бруснички.
Она встает, вздыхая, и идет:
Спешит сквозь лес к полям и огороду,
Теленка приласкает у ворот
И бросит в будку хлеба псу-уроду.
Табак подсох, на нижних листьях пыль,
Пора срывать, развешивать вдоль крыши
Под грушу грузную, кряхтя, воткнет костыль,
Шугнет свиненка из балконной ниши
Пройдет к реке и долго смотрит вдаль:
Там, далеко, за виленской землею,
Угрюмо бродит Русская Печаль
В пустых полях, поросших лебедою.
Там близкие: сестра, и брат, и мать.
Но где? Но живы ль? Нет путей оттуда
Когда б их всех под этот кров собрать,
Вся жизнь вокруг здесь расцвела б, как чудо!
Проснулся б серый дом и огород
Что ей одной и кровля и избыток!
И труд бы стал ей радостью забот,
И плыл бы день за днем, как светлый свиток
Она глядит: вдоль бора ожил путь,
В песке клячонки напрягают ноги,
Плетутся беженцы. В глазах тупая жуть.
В телегах скарб, лохматый и убогий.
Так каждый день: как будто из могил,
Они бредут за шагом шаг оттуда,
И каждый ей желанен был и мил,
Как старый гость среди чужого люда.
Бежит, расспросит Горек их ответ.
Телеги завернет к своей калитке:
Идет в чулан, и вмиг готов обед,
И все, что есть, спеша раздаст до нитки
И вот опять в долину новых бед,
Скрипя, ползут невзрачные повозки.
Она стоит и молча смотрит вслед.
Шумит река. Качаются березки.
Шрифт
Фон