Шрифт
Фон
Крестьянин Перевод Ал. Ревича
Тяжело идет по земле крестьянин,
Не спеша идет, весь в поту, по ниве,
Не спеша идет в праздник на прогулку.
Ни к чему ему торопиться в завтра,
Делает он все не спеша, с оглядкой,
Накрепко прирос он к родной землице,
Не летать ему в синем поднебесье,
Но зато его мать-земля вскормила.
Как он неуклюж отпрыск исполина.
Разозли его разорвет медведя.
«Легко пророчить и гадать» Перевод Г. Горского
Легко пророчить и гадать
О счастье, о солнечном свете:
Судьба обязана все это дать,
Но только, увы, на том свете.
Сгниет, истлеет в земле скелет,
Пока вы увидите новый свет.
Песня фабричной девушки Перевод Ал. Ревича
Не пой у окон, соловей,
Тоскою не тревожь своей!
Мне до зари вставать чуть свет,
Так трудно сердцу, мочи нет,
Так больно сердцу, и печаль
С твоим напевом льется вдаль.
Мне до зари вставать чуть свет,
Брести туда, где солнца нет,
Где чад коптилок, гарь и пыль,
Где жизнь сгорает, как фитиль,
Где ход шестнадцати часов
Медлителен, как бой часов.
Ты будешь грезить до утра,
А мне уже вставать пора,
Тебе заря в росе дана,
А мне гнуть спину дотемна.
Не пой у окон, соловей,
Тоскою не тревожь своей!
Он это знал Перевод Г. Горского
Он-то знал это,
Он все время
Знал, что хворью
Изъеден тяжкой;
Он-то знал это,
Знал давно уже:
Смерть ждала его
В лютых муках
И все предвидел он,
Все разумел он,
И то, что было,
И то, что будет
.
Вокруг кровати
Детишки плакали,
Слезы смахивали
Рукавами;
Жена, горюя,
Рукой дрожащей
Поднесла ему
Глоток последний
Все это видел он,
Все ясно видел,
Что ждало в жизни
Его любимых;
От колыбели
И до могилы
Вся жизнь в мученьях
Была напрасной
Так и не смог он
Жене и детям
Дать в жизни больше,
Чем богадельню.
Все это видел,
Да так и умер,
Стиснув зубами
Край подушки
И ясный разум
В глазах искрился
До последнего
Мига жизни.
Размышления в ночь накануне нового века Перевод В. Бугаевского
I
Пустыня ссылки. Холод и покой.
Здесь некуда спешить. Из этой дали
Ясней и раньше различить смогу
Я очертанья нового столетья.
Передо мной раскинулась отчизна
Покровом белоснежным, окаймленным
Едва приметной глазу лентой моря.
Под свежим снегом свежие могилы,
От свежей крови пар встает над ними,
И впрямь для века прошлого она
Не в меру пламенною оказалась.
Теперь, быть может, будет по-иному.
И
Неслышными шагами новый век,
Таясь, подкрался, словно тать в ночи.
Дверь хлопает, и, молнии мгновенней,
Быстрей, чем взмах меча, он успевает
Порог переступить и вот уже
Горит, как Севера сполох багряный;
Он, тяжкою громадой навалясь,
Заполнил все, лишь слышен за дверьми
Свист времени, летящего стремглав.
Век новый веет стужей ледяной,
У ног его клубятся испаренья,
А за спиною мгла встает, и только
Сверкает пламень глаз из-под личины.
III
И длань его железную на шее
Вы чувствуете, даже не успев
Достойно встретить нового владыку,
Что, появившись, прежнего поверг.
Вы, торжествуя, подняли бокалы,
В них, искрясь, пенился эксцельсиор.
Но выбил он из ваших рук хрусталь,
Напиток сладкий вытек, прилипая
К подошвам вашим. Был и у него
В одной руке фиал с багровой влагой,
Студеной, липкой, а другой рукою
Он сеял ветер, вам смеясь в лицо,
Ведь бурю пожинать придется вам,
Вам, мирным людям..
.
IV
Но по какому праву мертвой хваткой
Он душит нас? Как взял над нами власть?
Кто он таков? Бродяга, вот и все.
Откуда он возник? Из пустоты.
Куда идет? Во тьму, в небытие.
Откуда он возник, туда и канет.
Пред вечностью, владыкой всемогущим,
Он только миг, число, смиренный раб.
Лишь захотеть и покорим его,
Пусть тот, кто властвовал, согнется сам.
Согнуть его? Но мы в его руках
Доколе же?.
V
Сын весь в отца; и даже не понять,
Когда пришел он старику на смену.
Кто говорит, что с год назад уже
Он тайно воцарился, и тогда
На двух девятках (словно вал девятый
Унес его) скончался старый век.
Иные спорят: сын отцу дозволил
Год протянуть и кончить жизнь нулем,
Тем доказав, что старое столетье,
Столь много обещавшее, ничем
Окончилось, что нуль дал нуль в итоге.
VI, VII
Кто ж матерью его был, кто отцом?
Дух, Вечность, говорят!.. Слова пустые.
Отец его мещанский затхлый век,
А мать звалась Свободой. К ней стремился
Юнец, покуда жаркой кровь была.
Он Воли не добился, хоть подчас
Судачат не осталась без последствий
Запретная любовь, но в жены все ж,
Как бюргеру почтенному пристало,
Взял Обыденность тучную мещанку,
И сам стал постепенно торгашом,
Забыв порывы юности мятежной.
VIII, IX
Отец под старость вас стегал бичом,
Сын будет скорпионами язвить.
В крови по самый локоть, как мясник,
Век входит к вам.
Витийствуя о мире, в то же время
Во имя просвещенья и культуры
Уничтожает целые народы,
А жертве, застонавшей под ножом,
Он зажимает рот: резня ведь это
Обычные, домашние дела.
Так что ж кричать? А если кто кричит
Тот бунтовщик
X
Громами войн он путь свой начинает,
Вдали раскаты первые гремят,
И грубым басом «длинного Фомы»,
Как плетью, хлещет он. Снаряды воют,
И сыплются свинцовые бобы.
«Концерт Европы» этот гул зовется:
В нем пушек гром, в нем тонкий визг «дум-дум»,
Зубов железный скрежет, стон глухой
И лязг брони Зато над этим всем,
То вкрадчиво, то словно издеваясь,
Небесный голос флейт поет, поет
О счастье, безмятежной тишине,
Добытых острым лезвием Оно
Зовется дипломатией
XI
Век хочет, чтоб царила тишь да гладь!
Чтоб не разила сталь, не били пушки
(Иль в крайнем случае пусть бьют беззвучно),
Чтоб смолкли крики, стихли стоны, если ж
Кому невмоготу, пусть за зубами
Язык свой держит. Сладу нет с болтливым,
Держи его под страхом, чтобы он
Не смел грешить И крикуны тогда
Притихнут живо, изрыгать проклятья
На новый век не будут. Мир настанет
Благоволение во человецех;
Тогда лишь при движенье резком могут
Оковы звякнуть, да и то чуть слышно,
Как бубенцы, обернутые в войлок;
Ведь так мягкосердечен судия,
Так сокрушается палач, рубя
Нам головы
..
Шрифт
Фон