«Россия отдана уже волею судеб во власть крайностей, черные и красные цвета господствуют, и тут не бледные теории нужны, умеренные и бестемпераментные, а новые, пламенные идеи. Такими идеями могут быть только идеи религиозные, не менее радикальные, чем социал- демократические или черносотенные. Пока Струве этого не сознает, все заложенные в нем потенции приведут его к малому. Он ведь скептик, и потому не знает секрета власти над сердцами, секрета, который знают люди красного и черного цвета» .
«Великая Россия» и отклики на нее утвердили Бердяева в данной позиции . В конце концов он заключил, что, вопреки намекам левых и правых, повлиять на убеждения Струве со стороны невозможно. «Струве по характеру своему, отмечал он, один
из наименее оппортунистических писателей России». Но проводимая последним апология государства казалась ему весьма неубедительной и фактически дискредитировавшейся заявлениями о том, что нация должна подчинить себя государственному началу. Струве в его глазах оставался западником-рационалистом, которому одинаково чужды и «мистическое чувство истории», и «таинственная душа России». Делая подобные утверждения, Бердяев опирался на славянофильское положение о фундаментальной разнице между Россией и Западом, то есть на тезис, опровержению которого Струве посвятил всю свою жизнь и разногласиям по поводу которого суждено было развести двух мыслителей по разным лагерям после революции 1917 года.
Нападки со стороны Мережковского, а еще более Бердяева, побудили Струве публично уточнить свои позиции по проблеме религии и ее взаимоотношениям с политикой. Он занимался этим с большой неохотой, поскольку всегда считал религию исключительно личным делом. Но вопрос не терпел дальнейшего отлагательства, поскольку с самого начала XX века среди его друзей-интеллектуалов все ощутимее набирала силу тенденция по политизации религии, крепло обозначенное Бердяевым (и уже упоминавшееся выше) стремление использовать ее в качестве оружия против левых. К подобным инициативам Струве относился с большим сомнением. С осени 1907 года по весну 1909-го он активно разрабатывал собственную философию религии; в течение этого периода в присущей ему бессистемной манере он попытался зафиксировать свои взгляды на сущность религии и соотношение ее с политикой в нескольких статьях . Кульминационной фазой этого этапа стала лекция «Социализм и религия», прочитанная 18 марта 1909 года в Религиозно-философском обществе в Санкт-Петербурге. То был один из случаев, когда выступление Струве в качестве лектора привлекло толпы любопытных, которые стояли даже на сцене и заполнили все коридоры, ведущие к аудитории. Присутствовавший на лекции Александр Блок был глубоко тронут происходящим. «Сегодня, записал он в своем дневнике, из сидевших за столом умных людей самый позитивный (Струве) говорил о величайшем страдании, как о должном, так привычно и просто. Остальные даже не говорили оно написано у них на лицах» .
Струве воспринимал религию в той максимально личностной, индивидуалистичной манере, которая была характерна для протестантизма, но оставалась весьма чуждой православной традиции. Ее основная идея отражена в изречении Христа: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лук. 17:21). Религия означала для него признание личной ответственности перед Богом; она основывалась на прямом контакте человека с трансцендентным началом, не нуждающемся в институциональных посредниках или догмах. Индивидуализм, по мнению Струве, играл столь важную роль в подлинном религиозном опыте, что само происхождение личностного начала он приписывал христианству . Принципиальным качеством религиозного сознания был подвиг термин, который в данном контексте означает духовный героизм, прорыв духа за собственные пределы и рамки. «После христианства, которое учит не только подчинению, но и любви к Богу, основным неотъемлемым элементом всякой религии должна быть, не может не быть вера в спасительную силу и решающее значение личного творчества или, вернее, личного подвига, осуществляемого в согласии с волей БожиейНе может быть религии без идеи Бога, и не может быть ее без идеи личного подвига» .