Теперь четырем депутатам предстояло отвечать перед собственными коллегами. Члены ЦК были в ярости: обвинения оказались столь вызывающи, что Маклаков собирался даже выйти из партии . Явно под нажимом партийного руководства четверка написала короткое письмо в редакцию газеты Речь, в котором разъясняла, что встречалась со Столыпиным по собственной инициативе и что обвинения в прессе совершенно беспочвенны . Позже, уступая журналисту, требовавшему подробностей, Струве говорил, что к этому письму ему добавить нечего, кроме того, что во время встречи на Елагином острове он «лично не вымолвил ни слова» (это, как мы знаем, не вполне верно), что никаких предложений или обещаний Столыпиным не делалось, и что делегация просто хотела выяснить, можно ли спасти Думу .
Скандал вокруг встречи со Столыпиным переполнил чашу терпения Струве. Его глубоко возмущало то, что русские политики всех направлений ничуть не беспокоились о построении в стране конституционного порядка. Ярость и оскорбления, подозрительность и намеки, которыми общество встретило новость о контактах кадетов с председателем Совета министров, были восприняты им как симптомы духовного саморазрушения. Иными словами, занятия активной политикой, по мнению Струве, потеряли всякий смысл. Поэтому он решил полностью покончить с подобной деятельностью, посвятив всю свою энергию изобличению главного виновника случившегося русской интеллигенции.
Глава 2. Разрыв с интеллигенцией
Его отчаяние имело многочисленные внешние проявления. В тот краткий период Струве необычайно быстро старел. На фотографиях, сделанных после 1907 года, его живое, пытливое выражение эпохи Освобождения сменилось унылым, отсутствующим взглядом. Буйная рыжая шевелюра начала седеть. Появился животик, который в сочетании с привычной сутулостью заставлял его выглядеть старше своих тридцати семи лет. В письме к Струве Нина называет его лицо «грустным, усталым и невеселым» . Толстой, которого он посетил в Ясной Поляне летом 1909 года, в своем дневнике именует его «тяжелым» и «мало интересным» .
Оценивая ситуацию, последовавшую за роспуском II Государственной Думы, Струве видел вокруг лишь руины. И пусть даже Основные законы продолжали действовать, а III Дума вот-вот должна была приступить к работе, сам дух октябрьского Манифеста безвозвратно угас. Вместо того чтобы стать конституционной монархией, в которой конфликты разрешаются с помощью закона, а отсталое население постоянно получает гражданское образование, на что он горячо надеялся, Россия вновь
превращалась в поле битвы, на котором два смертельных врага интеллигенция и бюрократия сражались за абсолютную власть, используя любые средства.
Значительную долю ответственности за подобный исход несла бюрократия, и Струве не стеснялся в выражениях, обличая ее. Парламент, распускавшийся дважды менее чем за год; новый избирательный закон, противоречивший конституции и лишивший избирательных прав значительную часть электората; земельная реформа, проводившаяся с помощью чрезвычайных актов, которые не получили одобрения парламента и даже не обсуждались в его стенах; широкое применение «Временных правил» 1881 года, наделявшее неограниченной властью губернаторов и военных комендантов тех регионов, где вводилось «чрезвычайное положение», и перечеркивавшее законодательство о гражданских правах 19051906 годов это и многое другое лежало на совести царского правительства.
Обличая имперский режим, Струве шел в русле господствовавших тогда либеральных настроений. Но он выделялся из общего ряда, отказываясь возложить ответственность за случившееся исключительно на правительство. Обвинения в адрес властей он сопровождал уничтожающей критикой интеллигенции, уличая ее в тайном сговоре с бюрократией в деле ниспровержения законности и свободы. Его нападки на интеллигенцию были неистовыми и очень личными. «Прогрессивное» общественное мнение никогда не простило ему этой измены .
После роспуска II Думы и скандала, последовавшего за обнародованием его тайных контактов со Столыпиным, Струве исчез из поля зрения общества. Не существует почти никаких данных о его деятельности во второй половине 1907 года . Основную часть этого периода он, видимо, провел в уединении, размышляя о событиях двух предшествующих лет, анализируя их причины, думая об исправлении ситуации и неустанно собирая силы для очередного из тех духовных прорывов, в которых он был столь искусен. В литературных кругах поговаривали, будто он работает над книгой о своей эволюции от марксизма к либеральному консерватизму. В то время он действительно писал монографию о «государстве и революции». Эта книга так и не была закончена, но фрагменты из нее, опубликованные в 19081909 годах, вызвали настоящую бурю . Он по-прежнему состоял в кадетской партии и был членом ее ЦК, но лишь номинально. Его популярность в рядах конституционных демократов заметно упала. В опросе, проведенном в сентябре 1907 года в ходе выдвижения кадетского списка от Санкт-Петербурга в III Государственную Думу, он оказался лишь пятым из десяти кандидатов, что не позволило бы претендовать на партийный мандат, если бы Струве того пожелал. На выборах нового состава ЦК, состоявшихся в октябре 1907 года, он выступил еще хуже, заняв тридцать девятое место из сорока . В кампании по избранию новой Думы он участвовал довольно вяло, а за всю вторую половину 1907 года посетил лишь одно заседание Центрального комитета (16 июля), да и на то опоздал. Неудивительно, что в партии ходили сплетни о его скором разрыве с кадетами и переходе к октябристам.