Во II Государственной Думе Струве выступал
еще дважды. В одной речи (#334) он поддержал маклаковские нападки на военно-полевые суды, учрежденные Столыпиным в период между роспуском первой и созывом второй Думы. По мнению Струве, эти учреждения были не только незаконны, но и бесполезны: они понадобились не столько для умиротворения страны, законность в которой к тому времени уже удалось восстановить, сколько для тихих расправ с политическими оппонентами правительства. Другое выступление было посвящено забастовке бакинских нефтяников (#335).
Он явно не был выдающимся парламентарием. Ариадна Тыркова-Вильямс, возглавлявшая пресс-службу кадетов и часто наблюдавшая его в Думе, описывает его деятельность следующим образом:
«Струве был слишком полон неожиданности. Както Вильямс, в одной из своих заметок о нем, писал: Струве всегда отсутствует. Действительно, что бы Струве ни делал, с кем бы он ни говорил, Струве почти никогда не отдавал беседе всего внимания, думал еще о чем-то другом, пока на него не нападал припадок интеллигентной ярости, чаще всего полемической. Тогда он вдруг налету схватывал слова своего собеседника и отвечал по существу. У него и в теле было беспокойство. Он вертелся на стуле, отворачивался от того, с кем говорил, хватал разные предметы со стола и бесцельно их крутил, делал руками странные движения в воздухе, неожиданно обрывал фразы. И вдруг громко смеялся, часто без всякого к тому повода. Вцеплялся в какую-нибудь мысль, в какое-нибудь выражение и долбил его, как одержимый.
Все это делало его подчас смешным, иногда несносным. В Государственной Думе не только депутаты, но даже мы, журналисты, жили у всех на виду, как актеры, и на этой открытой сцене внешняя несуразность Струве больше бросалась в глаза, чем в частной жизни. В кулуарах, в этом просторном думском салоне, куда после дебатов приходили депутаты, поглаживая свои растрепанные перья, как тетерева на току после хорошей драки, они старались не попасть впросак. Но Струве не раз умудрялся что- нибудь буркнуть, что-нибудь недоговорить или переговорить. Делал он это на бегу, точно спасаясь от стаи гончих. Потом злился, когда видел в газетах собственные слова:
Да я этого не говорил. Я совсем иначе думал. Эти болваны придали моим словам совсем не то значение. Да как они смели, идиоты?!
Не знаю, каков он был в комиссиях. Надо думать, что там его начитанность, его экономические знания, его энциклопедичность были очень полезны. Но на парламентской трибуне этот публицист, так упорно боровшийся за то, чтобы в России явилась возможность высказаться в парламенте, оказался совершенно беспомощен. Кадетская фракция поручила ему речь по какому-то экономическому вопросу. Он прибежал на трибуну, держа в руках охапку бумаг и бумажонок. Разложил свое добро перед собой на пюпитре, несколько раз оправил всегда сползавшие в сторону пенсне, стал рыться в своих записях. Бумажки ерошились и громко шелестели. Слова оратора раздавались отрывисто и не очень внятно. Голос то падал, то возвышался. Рыжая борода то наклонялась к пюпитру, то дыбилась против слушателей, которые с недоумением, смущенно смотрели на выступление этого уже прославленного, умного политического деятеля. Фразы доносились все более беспорядочные, точно Струве потерял нить мыслей и тщетно пытается ее найти в своих летучих листках.
Все лихорадочнее перебирал он свои записки и кончил тем, что рассыпал их веером вокруг трибуны. Все бросились их подбирать: пристава, депутаты, сам оратор. На председательском месте Головин, крепко стиснув тонкие губы, над которыми топорщилось острие усов, с трудом сдерживался, чтобы не улыбнуться. Ну а в ложе журналистов и наверху, в публике, без церемонии смеялись» .
Во встречах парламентской фракции кадетов Струве участвовал очень нерегулярно. В первый месяц работы II Думы (с середины февраля по середину марта 1907 года) он присутствовал почти на всех пленарных сессиях, но потом являлся все реже и реже: между 17 марта и 2 июня 1907 года он посетил лишь восемь из двадцати пяти пленарных заседаний. В ходе дискуссий он предпочитал говорить ex cathedra, преуменьшая тем самым значимость своих выступлений .
Обозревая думскую ситуацию изнутри, Струве пришел к выводу, что главной проблемой является отсутствие в парламенте устойчивого большинства, которое несмотря на разногласия по конкретным законопроектам, было бы готово отстаивать конституционный строй и совершенствовало бы, а не расшатывало его. Идеальным в этом смысле, полагал он, был бы альянс кадетов с умеренно правыми, и прежде всего с октябристами. Подобная тактика, однако, была