является попытка выработать и обосновать культурную отличительность от страны, давшей начало новой нации. Понятно, что квебекцы, несмотря на восторженный прием, который они в свое время оказали генералу де Голлю, не французы, а франкоговорящие канадцы. Сегодняшние австралийцы и новозеландцы решают проблему конструирования национальной идентичности посредством инкорпорирования в англо-кельтскую культуру культур аборигенных народов.
Иными словами, в данном типе национализма особую роль играет «нациостроительство», которое выражается в выработке культурных отличий как от «материнской» страны, так и от соседей. В качестве примера можно взять Сингапур. Хотя это государство и насчитывает менее чем четыре десятилетия самостоятельного существования, можно говорить о существовании нации сингапурцев, отличной от ее ближайших соседей жителей Малайзии и Китая. Усилению этих различий способствовал целый ряд факторов. Не в последнюю очередь особая правовая и политическая система.
Немаловажную роль в нациостроительстве играет исторический нарратив возможность построить на основе особой истории свой национальный миф. Такими возможностями в разной мере обладают все «креольские» нации. Например, тайваньцы подвергались «вестернизирующему» влиянию в гораздо большей мере, чем жители материкового Китая.
С конца XVI в. Тайвань был португальской, а с 1624 г. голландской колонией, после чего до конца XIX в. входил в состав Китая. После поражения последнего в войне с Японией остров отошел к Японии, под властью которой оставался до 1945 г. Бегство на Тайвань сторонников правительства Гоминьдана привело в 1949 г. к провозглашению на острове Китайской республики. С 1949 по 1979 г. представитель Тайваня занимал в ООН место Китая. За полвека, истекшие после образования тайваньского государства, здесь сформировалась культурно-политическая общность, которую вполне позволительно назвать нацией. Сегодняшние тайваньцы имеют с жителями материкового Китая не меньше различных, чем общих черт.
Азиатским аналогом «лингвистического» национализма, получившего распространение в центрально- и восточноевропейских странах, может служить бенгальский национализм. Он возник как реакция на репрессивную политику официального Пакистана по отношению к языку бенгали и привел в 1971 г. к образованию государства Бангладеш.
Как мы отмечали выше, аналогию между национализмом и религией впервые установил К. Хайес. Националистический дискурс обнаруживает сходство с теологическим в следующих отношениях:
идеализация нации и сакрализация государства;
коллективная солидарность индивидов достигается через жертву;
собственный народ воспринимается как избранный народ.
Кроме того, идеальные объекты, на которые направлены национальные чувства, отчасти совпадают с объектами, традиционно
может строиться коллективная солидарность. Люди «связывают себя и солидаризируются с широким разнообразием перекрестных объединений, степень их принадлежности к которым можно даже до некоторой степени измерить» .
Объектом сакрализации и соответственно специфически интенсивной солидаризации нация становится в ситуации вооруженного противостояния национальных государств. Это либо войны, которые вели последние друг с другом в период между 1914 и 1945 г., либо войны на почве антиколониального движения после 1945 г. Последним примером тотальной мобилизации на национально-государственной основе стал Карибский кризис 1962 г. Однако через 50 лет после того, как отношения между нациями-государствами были тщательно улажены, тот способ воображения нации, к которому апеллирует Б. Андерсон, выглядит странно. «Споры из-за тарифов, сельскохозяйственных дотаций и периодические битвы футбольных фанатов не заменят вооруженную нацию» .
Приписывая национальной солидарности особую жертвенность, Б. Андерсон не проводит различия между сплочением на национальной (государственной) и на этнической основе. Между тем это разные типы сплоченности и разного типа мобилизации. Они опираются, во-первых, на различные мифы и, во-вторых, на различные организационные ресурсы. Этнический миф (вера в общее происхождение) в самом деле имеет много общего с феноменом «родства». Однако для производства национального мифа особенно в условиях полиэтнического государства опереться на этническую общность крайне проблематично. Существенно и различие в институционально-организационном обеспечении национальной и этнической солидарности. Одно дело группа энтузиастов, призывающих с помощью подручных средств объединиться вокруг общего дела, и другое государство, в распоряжении которого находятся такие институты как армия, образование, СМИ, полиция, суд и т. д.