Повторяю, ответил я.
Иди к столу, мы с тобой молочка
выпьем, позвала мать. Она будто почувствовала, что Игнат хочет говорить с отцом при всех.
Я подошел и сел рядом с матерью. Она налила мне кружку молока и подала большой ломоть свежего, хорошо выпеченного хлеба.
Ну, давай поначалу выпьем, Прокоп, а потом уж не закончив мысль, предложил отцу дядя Игнат.
Агитировать будешь? переспросил отец.
Посмотрим, стоит ли это делать
Гляди ты? отец вытаращил глаза. Что ж я, кулак какой?
Нет! Подкулачник, отрезал дядя Игнат.
Ну, ты не кидайся такими словами
А ты не ходи по следам Макара Короткого.
Вот оно что?
Это же все село видит. Игнат спокойно повернулся и протянул чарку к отцу, чтоб чокнуться. Момент был напряженный. Я пристально следил за ними. Отец поддался неуловимой минуте-желанию выпить и чокнулся. Не глядя друг другу в глаза, они выпили. Выпили, крякнули и начали закусывать.
Мы с матерью только смотрели на свое молоко. И хотя знали, какое оно было вкусное, холодненькое, свеженькое да еще с теплым хлебом, но ни пить, ни есть мы не могли. Кружки наши стояли на столе нетронутыми. Было не до еды.
Зорко наблюдали мы за мужчинами. Я знал, что после ночного собрания дядя Игнат будет обязательно говорить с отцом о самом главном, о колхозе, об отцовом положении в селе. Ночью тогда, когда я был на собрании и записывал в протокол все решения, дядя Игнат, помню, сказал мне такие слова: «С отцом твоим у меня особый разговор».
И я ждал этого разговора. Готов был ко всему: и на самые решительные заявления, и на самые активные действия. «Ну что, если отец не пойдет в колхоз, думал я. В школе меня засмеют. Более того, скажут: как же это ты не смог убедить родного отца. Будут склонять на каждом шагу. Могут даже по комсомольской линии проработать. Да, могут. Позор и стыд. Не знаю, куда мне тогда скрыться от всего этого».
Ждать пришлось долго. Мужчины, молча выпив, закусывали. Тихо, сосредоточенно. Будто для них более важного дела сейчас и не было.
Когда мать увидела, что на столе, кроме молока, почти ничего не осталось, она взяла крынку и начала в те же стаканы, из которых мужчины только что пили самогон, наливать молоко. Налила брату, а когда взялась за отцов стакан, тот отстранил крынку и произнес:
Нашла чем брата угощать.
А чем богата, тем и рада, ответила она.
Может к Акулине сбегала б, заняла бутылочку? посмотрел он на мать просительно.
Не надо, Прокоп, возразил Игнат. Я ведь не выпивать пришел, а поговорить Как к своему
Что это за разговор без чарки
Нет, Прокоп, лишняя чарка может привести к ссоре.
А я с тобой не собираюсь ссориться
Зато я готов говорить сегодня, даже сейчас, в последний раз, как свой со своим
Тоже мне свой усмехнулся отец.
А как же? удивилась мать, впившись глазами в отца. Конечно же свои вы, а не какие-то там Короткие
Думаю, что так, посмотрел на отца и дядя Игнат. Он, конечно, понимал отца. Видимо, лучше матери понимал. Разговор же шел, хоть и о родстве, но был гораздо глубже и шире. Я свой тебе по душе. Свой по классу бедняцкому, рабочему. Вместе ведь в шахтах трудились. Свой по детям. Для них все делается. А ты Почему не хочешь понять этого?
И замолчал.
Видно было до отца кое-что дошло. Во всяком случае, он задумался, не спешил перечить.
Это хорошо видел дядя Игнат. Мы с матерью смотрели то на одного, то на другого. Мать, видимо, боялась, как бы чего плохого не произошло между мужчинами. А я все ждал «особого разговора». И дядя Игнат повел его дальше:
Подумай сам, что с тобой делается, Прокоп. Сын душой с нами, беднотой, деревенскими коммунистами. А ты? Против сына идешь, против колхоза, против новой жизни. Да с кем идешь? С Коротким
Да не пойдет он никуда с Коротким, Игнат, вступилась, как умела, за отца мать.
Отец поднял голову и посмотрел на нее спокойно, с уважением. Видно было, что ему такое заступничество пришлось по душе. В нем, этом заступничестве, есть свои тонкие оттенки. Через них познаются отношения, выявляются симпатии или антипатии к Макару Короткому. И эти слова матери «не пойдет он никуда с Коротким» это ж и его мысли, и его отношение к этому человеку. Однако матери он ничего не ответил. Промолчал.
Я теперь больше наблюдал за отцом, чем за другими, сидевшими за столом. Это же ему дядя Игнат высказывал очень веские упреки, высказывал резко, смело, в глаза. За такое и обидеться можно.
Как же мне хотелось, чтобы дядя Игнат убедил отца вступить в колхоз.
Короткий не один, продолжал дядя Игнат. Короткий это недобитые темные силы у нас. От этих сил можно ждать только самых подлых
дел Понимать это надо, Прокоп.
Так я кто, подкулачник? загорячился отец.
Игнат Дрозд не спешил. Он понимал, что не удержись он сейчас, какое-то время, и все, чего он добился, может сгореть в пламени жаркого спора. И он потянулся к отцову кисету, хотя у него было и свое курево и спички. Отец подал ему кисет, подвинул и клочок газеты. Пока дядя сворачивал цигарку, в хате царило молчание. Когда прикурил, снова заговорил, тихо, сдержанно: