Часть 2
Субъект реформ: народ и государство
В последние годы по мере нарастания ощущения неудовлетворенности все бо льшую популярность приобретают представления об исторически сложившейся (уходящей корнями далеко за советский период), так сказать, непродуктивной, специфической ментальности большинства населения как о корне всех проблем. На первый план выходит
историческая предопределенность: нависающая над страной мрачная многовековая традиция самовластия и жестокости, в свете которой тоталитаризм или авторитаризм, антиевропейскость выглядят органичными для России, глубоко укоренными в ее истории и культуре, а любые попытки рационализации, демократизации, гуманизации обреченными на непонимание.
В публицистике это направление общественно-политической мысли, в частности, ярко представляет А.Н. Афанасьев [Афанасьев 2008], в политологии и культурологи авторы, как правило, причисляющие себя к последователям А. Ахиезера, которые фактически свели проблему трансформации общественного сознания в современной России к переходу от деревенского иррационального к городскому рациональному сознанию и социальной модернизации в форме радикального избавления от ключевых элементов традиционного «культурного кода» [Ахиезер, Клямкин, Яковенко 2005; Яковенко 2009]. В последнее время с популяризацией подобных тезисов выступает кинорежиссер и писатель Андрей Кончаловский [Кончаловский 2010], который основывает свои построения на концепции «крестьянского сознания» Мариано Грондоны [Grоndona 1990].
Население, в силу особенностей сознания не выдержавшее тяжесть трансформации, фигурирует и в либеральной аналитике, посвященной стратегии и тактике демократов в постсоветские десятилетия [Гудков, Дубин, Левинсон 2009].
Еще один распространенный подход противопоставление традиционного российского сознания и «буржуазного сознания», в большинстве случаев отождествляемого с сознанием протестантским. Этот подход характерен, в том числе и для серьезных исследователей таких как Б.Н. Миронов [Миронов 1999, т. 2, с. 317326]. Неизменный вывод о небуржуазности или недостаточной буржуазности как препятствии для модернизации.
Противоположная, казалось бы, концепция строится вокруг тезиса об «особом пути» России, «особом народе», но для которого непригодна западная модель демократии, современное европейское представление о гражданских свободах и правах человека [Нарочницкая 2003, Фроянов 2009]. Авторам этого направления свойственно гипертрофированное внимание к противостоянию России и Запада, выливающееся в представление о борьбе с Западом как главном содержании российской истории на протяжении веков. При этом русское православие отделяется от общехристианской и даже общеправославной традиции, преподносится как нечто абсолютно самобытное и самодостаточное.
За внешним непримиримым противостоянием этих двух концепций кроется одна и та же суть: народ России отделяется от Европы, ему приписываются черты «культурного кода», представляющие собой непреодолимое препятствие как для развития по европейской (демократической, рыночной) модели, так и для интеграции в Европу. Только в первом случае это отделение оценивается отрицательно, а во втором положительно.
Представляется, что и в том и в другом случае это существенное искажение реальности.
«Уход» вместо борьбы
Центральная проблема и главное препятствие модернизационных реформ заключается в глубоком разрыве, отчуждении между народом-обществом и властью-государством, устранении и самоустранении общества от управления государством.
Сохранение разрыва в современных условиях крайне затрудняет или делает невозможным раскрытие интеллектуального и творческого потенциала нации. Вместо этого реализуется специфическая реакция на действия государства уход. «Уходящий» народ не сопротивляется государству, но и не является его опорой.
Коротко проанализируем исторические и культурологические первопричины разрыва и «ухода». Одну из них можно назвать природно-географической. При этом мы имеем в виду не распространенное в публицистике объяснение специфики