На дне ящика лежала бумажка с коряво нацарапанными цифрами 320. Да, как раз на эту сумму и договаривались. Сложив в ящик несколько принесенных с собой книг «на обмен», Виктор положил сверху конверт с купюрами и закрыл крышку.
Снаружи послышались чьи-то шаги. Виктор схватил трость и выскользнул из кабины.
Несколько минут они стояли друг против друга на расстоянии пяти-шести шагов, как два стрелка из стародавних вестернов. Наконец Виктор произнес:
Ну, здравствуй.
Новоприбывший коренастый, сутулый человек в грязной коричневой куртке и потертой кепке, молча кивнул.
С чем пожаловал? спросил Виктор.
Пришелец поднял сумку и сипло ответил:
Обмен. Потом заберут.
Кобольд так прозывался новоприбывший среди буклегеров был крайне непопулярной личностью. За ним тянулась недобрая слава стукача, хотя никто не мог припомнить конкретных тому причин.
Когда-то Кобольд печатал в крупных газетах широковещательные колонки об иноземных заговорах, о необходимости усуровления державных порядков и о притеснениях, которые он, автор, то и дело претерепевает со стороны «гуманистического» меньшинства и «вольнолюбцев» (rigtvoliniri).
Однажды он стрельнул печатным словом по какому-то крупному чиновнику, заметившему, что ничего страшного в «вольнолюбцах» нет, и вдруг обнаружил, что в газетах и издательствах ни ему, ни его писанине больше не рады
С Виктором они были знакомы еще до того, как Кобольд пустился бороздить зловонные воды платной словесности; когда-то даже стали почти друзьями, но ненадолго. На вершине своей карьеры Кобольд как-то раз назвал Виктора в лицо «бесполезным» и вряд ли смог бы задеть того сильнее. Последующее падение публициста Виктор встретил с тихим злорадством.
С годами Кобольда утянуло на самое дно. Когда-то добропорядочный, но ни в коем случае не добродушный бюргер, любитель камуфляжных штанов и многокарманных жилетов, сейчас Кобольд мало чем отличался от любых других industalki . Высох, осунулся, с его обрюзглого, огрубевшего, но, как и прежде, красного лица, кажется, никогда не сходило выражение глухой обиды и озлобления.
Но притяжение к книгам он испытывал по-прежнему. И буклегеры со временем приняли его как «почти своего»
Забравшись на боковую площадку тепловоза, Кобольд уселся, с тяжелым вздохом прислонившись к стене. Похоже, спина.
Как промысел? устроившись рядом, спросил Виктор.
Вашими молитвами, пробурчал Кобольд.
Просунув широкую руку за пазуху, он вытащил побитую жизнью флягу, отхлебнул и, помешкав, протянул Виктору. Отказаться было бы нарушением этикета.
Можжевеловый? судя по вкусу, это был джин.
Да. Разведенный малость.
Виктор вернул фляжку.
Вокруг стояла, а точнее, висела вязкая, мглистая тишина. Ни птиц, ни насекомых. Издали доносился городской гул, но, казалось, дым приглушал и его. Виктор и Кобольд сидели друг подле друга и молчали, но Виктору казалось, что на деле между ними снова идет ожесточенная дуэль на аксиомах, спор, который в конце всегда сводился к личным оскорблениям и ни к чему иному еще не приводил.
Что нынче меняешь? спросил Виктор.
Да ничего особенного, просипел Кобольд, нехотя вытаскивая из сумки пару книг в черно-красно-белых переплетах. Виктор полистал их, пожал плечами и отдал обратно.
И есть спрос? это прозвучало чуть более насмешливо, чем Виктору хотелось бы.
Всегда, отозвался Кобольд.
Конечно, выдохнул Виктор. Любителей ревизионистских сказок и криптоереси с годами меньше не становилось
А у тебя? спросил Кобольд.
Да вот, Виктор показал добычу. Кобольд взял томик с трактатом Милля, пробежал глазами первую страницу и вернул книгу.
Что ж, произнес он, всяк при своем?
Всяк при своем, согласился Виктор. При своем и останемся.
Кобольд снова достал флягу, хлебнул, передал Виктору. Тот приложился и закашлялся то ли попало не в то горло, то ли из-за спиртного чертов дым стал еще более едким.
Спасибо, сказал Виктор, наконец прокашлявшись. Пойду я.
А я посижу еще, ответил Кобольд.
Поднявшись, Виктор еще разок глянул мельком на бывшего именитого публициста. И подумал, что на самом деле мало что поменялось: представься ему такая возможность, Кобольд снова с самодовольной усмешечкой стал бы говорить и писать все то же самое, что и лет двадцать назад.
Но сейчас это был усталый, полуголодный бродяга. Он сидел, прислонясь к борту тепловоза, и невидяще глядел перед собой, придерживая рукой кожаную сумку с книгами.
Махнув на прощание, Виктор спустился на рельсы и поплелся прочь.
28 апреля, 13:49. Библиотека Анзиха
Когда дыхание выровнялось, Виктор несколько мгновений прислушивался, но ничего, кроме привычного городского гула из-за окон, не услышал. Подойдя к облезлой двери, он постучался три стука подряд, четвертый после паузы.
Через некоторое время дверь приоткрылась и наружу высунулась голова в грязно-белесых дредах.
М-м, ты. Привет, раздался сипловатый басок. Ранехонько. Заходи, не стой.
Дверь открылась пошире.
Мне б покурить сперва.
М-м. Кури наверху, как обычно. Новье принес какое?
Так, по мелочи. Кое-что только мне интересно, отозвался Виктор, протягивая свежедобытый сверток хозяину квартиры тощему двухметровому парню лет двадцати пяти. За ним в глубине квартиры мелькнула и исчезла рыжая женская голова.