Анна понимала, что Юлька, при всем ее малолетстве, уже давно приучена со спокойной рассудочностью смотреть на любые страшные раны, даже настоящие, а не воображаемые. И то действо, при котором ей пришлось присутствовать, вызвало у дочери Настены отнюдь не смятение чувств, вполне объяснимое у девицы. Нет, это было не что иное, как отвращение жрицы Макоши к своему старому врагу Морене, воплощавшей смерть. И к тому кровавому безумию и жажде убийства, что возбуждал в мальчишках Алексей.
* * *
«Показать бы вам, дурехам, хоть часть половина бы в беспамятство брякнулась, а остальные лужи под себя напустили Юльку бы за версту обходить стали, а Алексея Хм, ну себе-то хоть признайся, матушка: чувствовала тогда отвращение и ужас, но ведь и завораживал тот ужас глаз отвести не могла! Правда, это ты, взрослая баба, а девки после такого зрелища стали бы шарахаться от Рудного воеводы, как от нечистой силы. Да, не зря говорят про таинства мужские и женские: есть у нас много такого, что мужам знать не надо, но и у них тоже найдется нечто, противное женской природе».
Но позволять девкам и дальше чесать языками нельзя, разойдутся добра не жди. Юлька к своему
искусству относится истово, пренебрежения или невнимания не потерпит, а характер-то железный, и язык что жало
А ну-ка, умолкли все! Молчать, я сказала! Лекарка и ее помощницы при раненых и больных состоят и едят с ними из одного котла. Недосуг им тут с вами, болтушками, лясы точить. А вы, чем хаять ее заглазно, подумайте о том, что и вы с завтрашнего дня станете у нее учиться, как раненых встречать и обихаживать.
Две девчонки, сидевшие на разных концах длинного стола, попытались что-то сказать боярыне, но она только махнула рукой:
Знаю, у всех в семьях немощные да больные бывали, все хоть что-то, да умеют. Но этого мало! С боевыми ранениями вы, почитай, и не встречались, а это совсем другое. Для лечения у нас, слава богу, Юлия есть, а вот выхаживать раненых самое что ни на есть женское дело. Нам немало постараться придется, а лекарка в своем ремесле вам такая же наставница, как прочие. Юлька? Наставница? Соплюшка эта? Она что же, и наказывать нас будет за нерадение?
Подать голос осмелилась только Прасковья, но Анна понимала, что ее настроение разделяют почти все девицы. «Стаю» надо было разбивать.
«Ну что ж, как говорит Мишаня: «Разделяй и властвуй».
А ну-ка встань!
Проська поднялась с видом оскорбленной невинности, а остальные девки уставились на Анну, ожидая продолжения.
С Михайлой, говоришь, поссорилась? А ты вот осмелилась бы с ним поругаться? Не просто поперек что-то вякнуть, а по-настоящему полаяться?
Удар был неотразимым, ибо большинство девиц не то что пререкаться с Михайлой даже и заговорить с ним робели. Проська тут же угасла, да и многие из присутствовавших уткнулись носами в миски.
Вот так-то! закрепила успех Анна. А Юлия перед ним не робеет, да и остальные отроки ей беспрекословно подчиняются, а тех, кто пробовал выкобениваться мол, девчонка-соплюшка им не указ рассказать, или сами помните, как она их в покорность приводила?
Напоминать не пришлось Юлькины «методы убеждения строптивцев» уже стали чем-то вроде местной легенды. Мишке еще ни разу не пришлось выполнять свое обещание самолично разобраться с тем, кто обидит лекарку.
Ну? Анна уперлась взглядом в Прасковью. По-прежнему не веришь, что лекарка на тебя при нужде управу найдет? Или, может, кто-то из вас сомневается?
Сомневающихся, при внимательном рассмотрении девичьего десятка, не нашлось, однако Анька-младшая, конечно, не могла упустить случая показать свое превосходство над соученицами.
Подумаешь! С Минькой поругаться! Да я
Встать! хлестнула голосом Анна. И что же ты? Ну, говори, говори.
Да я с ним не то что ругалась граблями по морде охаживала! Анька победно огляделась по сторонам. И ничего, только ойкал!
Анна никак не прокомментировала похвальбы дочери, а подняла из-за стола Марию.
А поведай-ка нам, доченька, что с твоей сестрой после того великого деяния случилось?
Так чего, матушка нужники несколько дней мыла да драную задницу почесывала. А драл ее дед на крыльце, при всех, подол вздев
Именно! Анна и сама не заметила, как, копируя Корнея, подняла к потолку указующий перст. Нужников в крепости хватает, да и задницы у вас у каждой всегда при себе, разве что за вожжами сходить придется. Ты как, доченька, все еще гордишься той своей дурью? Анна помолчала, как бы ожидая ответа, и добавила под осторожное хихиканье девиц: Уже нет? Ну и ладно. Умница. Теперь ты, Млава. Встать!
А чо я-то?
Толстуха вполне искренне удивилась, не подозревая за собой никакой вины. Но вина, конечно, имелась, хоть и знала о ней пока одна только боярыня Анна Павловна. Этот воспитательный прием она подсмотрела у наставников-воинов, и поскольку применяли его все, значит, в воинском обучении это дело привычное, проверенное временем, то есть вполне надежное. Если отроки, десяток или даже больше, дружно в чем-то упорствовали, ленились или еще как-то проявляли совместное непослушание, наставники по одному вызывали из строя заводил или наиболее нерадивых и заставляли их по нескольку раз выполнять приказ в одиночку. Сопровождалось это, естественно, произнесением всяких, отнюдь не ласковых речей, а зачастую и чувствительным телесным наказанием. Продолжалось такое воспитание до тех пор, пока у всех парней начисто не пропадало желание оказаться одному перед строем, после чего занятия шли уже так, как считал нужным наставник.