Да, что-то такое самой непонятно что изменилось. Уж на что Сучок Анна, отдав вожжи подбежавшему отроку, задержалась на крепостном дворе, засмотревшись на старшину плотницкой артели: тот по-деловому, без крика и ругани, обсуждал что-то с мастером Гвоздем, тыкая пальцем в зарубки на палочке. Заметив, что на него смотрит боярыня, Сучок, разумеется, не заорал: «Чего уставилась» (на боярыню-то!) и не выразил малейшего неудовольствия, а почему-то застеснялся, суетливо сдернул с головы шапку и поклонился. Даже Гвоздь, тоже приветствуя боярыню, недоуменно покосился на своего старшину.
Неужели пришло это, как говорит Корней, «умение явить себя»? Сколько сотник в свое время талдычил об этом Фролу, а потом Мишане! Правда, толком объяснить, что это такое и как это делать, так и не мог: получалось что-то туманно-возвышенное и одновременно грозное, но все равно непонятное.
«А ведь и верно: словами-то не объяснишь! Это либо есть, либо нет Неужто сподобилась, матушка-боярыня? То-то захотелось с седла на всех взглянуть грозным боярским оком. Вот тебе, бабушка, и хрен с горчицей, как Мишаня говорит»
* * *
Видали? Даже на кухню ей некогда прийти! фыркнула вслед зардевшейся молодухе Проська. Ну, прям такими важными делами заняты, прям такими важными
Ага! тут же подхватила Анька-младшая. Недосуг ей! А то мы не видим ничего, дуры набитые. Да она нам на глаза показаться стыдится! Ишь, по делам ей в Ратное понадобилось, помощниц себе привезти! А сама-то с Мишкой поругалась и ждала, небось, что он за ней побежит.
Ждать умаялась, вот и заявилась обратно. А его и нету! Проська, ни в чем не желавшая отставать от Аньки, продолжила благодатную тему. Уж больно много о себе воображает! И чего в ней боярич нашел?
Угу, неожиданно подала голос Млава, а еды-то им сколь наклали! Поболее, чем нам.
Над девичьим столом на мгновение повисла изумленная тишина: Млава, обычно настолько занятая поглощением пищи, что не замечала никого и ничего вокруг, встряла в разговор! Небывалое дело!
Анна в очередной раз подосадовала на себя за то, что согласилась взять эту толстуху в обучение.
«Ну, чисто свинья свиньей не только сама жрет без меры, так еще и каждый кусок, другим доставшийся, узрит и пожалеет».
Да что ж ты говоришь-то? прервал тишину негромкий голос Софьи. Там же не только ей, а еще и помощницам, и больным Грех это
Да все равно не в коня корм! Прасковья не дала увести разговор в сторону. Ни кожи, ни рожи. У нас в Куньем тоже была одна Травками лечила, пока ее не пришибли за то, что скотину сглазила. На нее ни один муж не смотрел. Так и тут
Так знамо дело, хихикнула Манька. Они ж на то и лекарки ворожбой живут. Они и замуж-то не выходят, и рожают неведомо от кого. Разве ж на них без ворожбы кто позарится? Вот и Михайла, вестимо, не по своей воле: тощая, чернявая, ни спереди, ни сзади Увидишь не отплюешься. А он как привязанный за ней ходит. Опоила, не иначе.
Конечно, опоила уверенно заявила Катька. Долго, что ль, зелья-то подлить? Кто ведает, какие травки она собирает
Не знаешь и помалкивай, а то мало ли встряла Ленка. К тому же была бы она роду хорошего, так и жениться пришлось бы, если что, ну а так она Лисовину не пара, вот и можно пока
Девки прыснули в кулаки, но мигом смолкли, когда потерявшая терпение Анна со строгим видом
постучала по столу черенком ложки. Арины на обеде не было наскоро перекусив, она убежала за каким-то делом разыскивать деда Семена; пока занятия не начались, хотела управиться.
Саму боярыню возвращение Юльки порадовало. Плотники заканчивали работу во второй казарме, помещения для лазарета уже можно обустраивать, а кому это делать, как не лекарке с помощницами? Юлька заявилась в крепость чуть ли не с самого утра на следующий же день после отбытия полусотни, да еще с двумя девками Сланой и Аполлинарией, взятыми ею в учение. Видно, мать надоумила. У самой Настены еще с весны, помимо Юльки, многим на удивление, ученица завелась младшая дочка Чумы чуть не каждый день к лекарке прибегала. Но та мала еще, чтобы ее в крепость отпустили, да и родители ее на Лисовинов косо посматривали. Как уж там Настена с родней этих-то девок договорилась, бог весть, но две помощницы в лазарете пришлись кстати. Впрочем, обе девчонки оказались сиротами, жили у дальних родичей и, похоже, их просто с облегчением сбыли с рук. Возможно, не без задней мысли со временем пристроить в крепости замуж при таком-то обилии отроков.
Боярыня встретила молодую лекарку радушно, даже словом не поминая ее внезапный отъезд, но про себя не могла не усмехнуться:
«Ну что, милая, примчалась? Надеялась, что не выдержит Мишаня, за тобой побежит? Тоже мне, нашла с кем норовом тягаться. Только дурь свою да гордыню показала, ну так оно и к лучшему: легче с тобой расстанется, когда время придет. И на проводы ты не явилась а он бы это оценил
Ладно, с нами породниться все равно тебе не судьба, но что ж ты брата своего названого, Матвея, не озаботилась проводить в первый поход, как должно? О чем Настена-то думала вроде баба смышленая, подсказала бы Хотя чего от лекарки ждать! Вот ведь, и в уме ей не откажешь, и совета у нее в чем ином спросить не грех, только не понимает она чего-то самого главного. Не умеет, не постигла, не испытывала никогда другая у нее судьба. Потому, может, и не выходят лекарки замуж, что мудрость бабья в их деле только мешает? Одно дается, другое отнимается»