Начальник округа так стиснул кулаки, что побелели костяшки пальцев.
Старик сидел, понурив голову, губы его дрожали. Какого черта он плачет? Неужели о себе и так и не появившихся красных огнях светофора разве он не прожил достаточно долгую жизнь? Рядом с ним, выпрямив спину и задрав подбородок, восседал воинственного облика негр; он перекинул ногу на ногу и небрежно ей покачивая. Отлично. По крайней мере, он сохраняет лицо. Мы с ним, гордый чернокожий жеребец и стареющая белая задница. Ах, да, ещё старая пьянчужка, та все ещё похрапывала, вся в грязи, и мечтала о грядущей бутылке. Прекрасное трио.
Поезд вдетел на станцию Саут-ферри, где на платформе его встретила уже знакомая картина: толпа сжимала кулаки и посылала им проклятья. Они снова нырнули во тьму туннели. И что теперь? Она заметила, как впереди туннель сворачивает, и поняла, что это значит. Они мчались слишком быстро, чтобы повернуть. Колеса сойдут с рельсов, поезд врежется в стену, в колонны...
Она пошире расставила ноги, крепко уперлась и тут впереди вспыхнул красный свет, а под ним белый. В конце концов, старик оказался прав. Но было слишком поздно, они уже пошли на разворот...
Тут под ногами раздался страшный скрежет, её швырнуло вперед. Потом скрежет и крики донеслись из вагона. Но в окне все ещё мчалось назад рельсы, колонны, стены... Наконец, вагон накренился и остановился.
Растерянная тишина в конце вагона сменилась радостным хором голосов. Анита облегченно вздохнула: ну, что же, все остались живы Она повернулась и выглянула в дверь. Старик смотрел на неё и пытался улыбнуться.
Ну, что же, юная леди, разве я не говорил, что поезд остановится?
Воинственный негр сунул испачканный кровью платок ему в руку.
Старик, тебе лучше его сжечь, ведь на нем кровь негра.
Пьяньчужка что-то пробормотала и открыла глаза.
Это Сорок вторая улица?
Точка, подумала Анита, старуха дошла до точки. Она открыла сумочку, достала десятидолларовую бумажку и бросила ей на колени. Та тотчас исчезла в складках одежды.
Став лицом к стене парка, спиной к тротуару, Лонгмен медленно опускал решетку до тех пор, пока та не оказалась в дюйме от земли. Потом она с лязгом встала на место, подняв при этом облако пыли. Некоторые прохожие посмотрели в его сторону, но никто не остановился и не оглянулся. Знаменитое равнодушие обитателей Нью-Йорка, с ликованием подумал он, перешел на восточную сторону улицы и влился в поток прохожих, двигавшйся мимо дома Клейна. Впереди в районе Семнадцатой улицы он заметил полицейскую машину. Человек, сидевший в ней, разговаривал через окно с одним из патрульных.
Не глядя по сторонам, Лонгмен прибавил ходу и свернул на Шестнадцатую улицу. Направляясь к востоку, он усилием воли заставил себя шагать нетеропливо. На Ирвинг-плейс он повернул налево, пересек улицу и пошел вдоль выцветшей от времени и непогоды кирпичной стены университета Вашингтона Ирвинга. У входа стояла кучка подростков китаяночка с чрезмерно накрашенными губами и в очень короткой мини-юбке, тернокожая красотка и два чернокожих парня в кожаных пиджаках.
Когда он проходил мимо, один из парней повернулся к нему.
Послушай, дядя, не поможешь парой долларов прилежному студенту?
Лонгмен оттолкнул протянутую руку. Парень что-то буркнул и отвернулся. Лонгмен пошел дальше. Впереди показалась кованная решетка и подстриженные деревья парка Грамерси. Он подумал о Райдере и вспомнил выстрелы, которые слышал, когда поднимался
по лестнице. С Райдером все будет в порядке, убеждал он себя и пытался выбросить эти мысли из головы.
Теперь он повернул к востоку на Восемнадцатую улицу, пересек Третью авеню, а затем и Вторую, где доминировали массивные розовые постройки Стювесант Тауна. Потом он оказался возле собственного жилища. Это был грязно-бурый каменный доходный дом с закопченным фасадом и обшарпанным подъездом; из окон выглядывали в равной мере скучающие люди и собаки. Миновав массивную дверь, он поднялся по лестнице на второй этаж. Нашарил в кармане ключи, повозился с тремя замками, открывая их по очереди снизу вверх, вошел внутрь и так же по порядку сверху вниз запер все три замка.
Потом прошел узкой прихожей на кухню и пустил воду. Пока он стоял со стаканом в руке, дожидаясь холодной воды, неожиданное его охватило чувство небывалого триумфа.
Вторым был полицейский. Он поднял руки, чтобы остановить столпившихся вокруг пассажиров.
Я ничего не знаю. Через несколько минут вас всех отпустят. Больше я ничего не знаю...
Вагон тронулся, буквально через несколько секунд подкатил к освещенной платформе станции Боулинг-грин и остановился. Анита выглянула в окно.
На платформе цепочка полицейских, взявшись за руки, пыталась остановить толпу нажимающих пассажиров. Человек в форме кондуктора подошел к вагону, держа в руках связку ключей. Двери со стуком распахнулись. Полицейских на платформе просто смяли. Они откатились в разные стороны, уступив неудержимому напору толпы, штурмующей вагон.
Глава 24
Магазины на Фултон-стрит уже закрылись или закрывались и скоро вся торговая зона, доставшаяся людям его цвета кожи и выскочкам из Пуэрто Рико в наследство от тех, кто предпочел потерять её, но не делить с другими, тоже опустеет. Универсальные магазины надежно запирали, их охрану приводили в состояние боевой готовности, включали охранные системы, призванные защитить от грабителей. Закрыла свой киоск даже торговка газетами немало повидавшая на своем веку особа просто фантастического возраста и стойкости.