А где расплатиться, когда мы всё долги делаем! Ведь много ли, мало ли, тут зиму прожили, тысяч восемьдесят спустили; а теперь в доме рубля серебром нету! А все от добродетели своей. Уж такой простой барин, что и сказать нельзя. От этого самого и пропадает, так вот ни за что пропадает.
И сам чуть не плачет, старик-то. Такой старик смешной.
Проснулся часу в одиннадцатом, позвал меня.
Не прислали, говорит, денег, только я не виноват. Затвори, говорит, дверь.
Я затворил.
Вот, говорит, возьми часы или булавку брильянтовую и заложи их. Тебе, говорит, за них больше ста восьмидесяти рублей дадут, а когда я получу деньги, то выкуплю, говорит.
Что ж, я говорю, сударь, коли денег у вас нет, нечего делать: пожалуйте хоть часы. Я для вас могу уважить.
А сам вижу, что часы рублей триста стоят.
Хорошо. Заложил я часы за сто рублей, а записку ему принес.
Восемьдесят, говорю, рублей за вами будут; а часы сами извольте выкупить.
Так и по сие время восемьдесят рублей моих денег за ним осталось.
Таким-то родом стал он к нам опять каждый день ходить. Уж не знаю, какие у них промеж себя расчеты были, только всё вместе с князем езжали. Или с Федоткой наверх пойдут играть. И тоже какие-то у них втроем мудреные счеты были: тот тому дает, тот тому дает; а кто кому должен, не разберешь никак.
И бывал он таким манером у нас два года, почитай что каждый день, только вид уж свой потерял: бойкой стал и другой раз до того доходил, что у меня по целковому занимал извозчику отдать; а по сту рублей с князем партию играли.
Скучный, худой, желтый стал. Приедет, бывало, абсинту сейчас рюмочку велит подать, канапе закусит да портвейном запьет; ну, и повеселей как будто.
Приезжает раз перед обедом, на масленице дело было, и стал с каким-то гусаром играть.
Хотите, говорит, заинтересовать партию?
Извольте, говорит. На что?
Бутылку Клодвужо, хотите?
Идет.
Хорошо. Гусар выиграл, и пошли кушать. Сели за стол; только Нехлюдов и говорит:
Simon! бутылку Клодвужо; да смотри, согреть хорошенько.
Simon ушел, приносит кушанье, бутылки нет.
Что ж, говорит, вино? Simon побежал, приносит жаркое.
Подавай же вино, говорит.
Simon молчит.
Что ты, с ума сошел! мы
уж кончаем обедать, а вина нет. Кто ж его пьет с десертом?
Побежал Simon.
Хозяин, говорит, вас просит.
Покраснел весь, выскочил из-за стола,
Что, говорит, ему надо? А хозяин стоит у двери.
Я, говорит, не могу вам больше верить, коли вы мне по счету не заплатите.
Да я, говорит, вам сказал, что я в первых числах отдам.
Как вам угодно, говорит, будет; а я в долг не могу беспрестанно давать и ничего не получать. У меня и так, говорит, десятки тысяч в долгах пропадают.
Ну, полно, моншер , говорит, уж мне-то можно поверить. Пришлите бутылку, а я постараюсь вам поскорее отдать.
И убежал сам.
Что это, вас зачем вызывали? гусар говорит,
Так, говорит, просил меня об одной вещи.
А славно бы, говорит гусар, теперь винца тепленького стакан выпить.
Simon, что же?!
Побежал мой Simon. Опять нет ни вина, ничего. Плохо. Вышел из-за стола, прибежал ко мне.
Ради бога, говорит, Петруша, дай мне шесть целковых.
А на самом лица нет.
Нету, говорю, сударь, ей-богу, да уж и так за вами моих много.
Я тебе, говорит, сорок целковых за шесть через неделю отдам.
Коли бы были, говорю, я бы не смел отказать, а то, ей-ей, нету.
Так что же? выскочил, зубы стиснул, кулаки сжал, как шальной по коридору бегает, да по лбу себя как треснет.
Ах, говорит, господи! Что это? Даже не зашел в столовую, вскочил в карету и ускакал.
То-то смеху было. Гусар говорит:
Где, мол, барин, что со мной обедал?
Уехал, говорят.
Как уехал? Что ж он сказать велел?
Ничего, говорят, не велели сказывать: сели да и уехали.
Хорош, говорит, гусь!
Ну, думаю себе, теперь долго ездить не будет, после то есть сраму такого. Так нет. На другой день ввечеру приезжает. Пришел в бильярдную и ящик какой-то с собой принес. Снял пальто.
Давай играть, говорит.
Глядит исподлобья, сердитый такой.
Сыграли партийку.
Довольно, говорит, поди принеси мне перо и бумаги: письмо нужно написать.
Я ничего не думамши, не гадамши, принес бумаги, положил на стол в маленькую комнату.
Готово, говорю, сударь.
Хорошо. Сел за стол. Уж он писал, писал, бормотал все что-то, вскочил потом нахмуренный такой.
Поди, говорит, посмотри, приехала ли моя карета?
Дело в пятницу на масленой было, так никого из гостей не было: все по балам.
Я пошел было узнать о карете, только за дверь вышел.
Петрушка! Петрушка! кричит, точно испужался чего.
Я вернулся. Смотрю, он белый, вот как полотно, стоит, на меня смотрит.
Звать, говорю, изволили, сударь?
Молчит.
Что, говорю, вам угодно?
Молчит.
Ах, да! давай еще играть, говорит. Хорошо. Выиграл он партию.
Что, говорит, хорошо я научился играть?
Да, я говорю.
То-то. Поди, говорит, теперь узнай, что карета?
А сам по комнате ходит.
Я себе, ничего не думая, вышел на крыльцо: вижу, кареты никакой нет, иду назад.
Только иду назад, слышу, кием ровно стукнул кто-то. Вхожу в бильярдную: пахнет что-то чудно.