Видите, я откровенна, Степан Ильич, и на таких условиях охотно любила бы вас одного, рискнув репутацией, прибавляла, лукаво щуря глаза, молодая женщина
Павлищев только пожимал плечами. Даже и его коробил этот цинизм Анны Аполлоновны. Она ведь не обыкновенная кокотка, а женщина с известным образованием и воспитанием. Отец ее был штатским генералом и, как знал Павлищев, не прерывал с ней сношений, был с ней в дружбе. Не знал только Павлищев, что этот папенька и место хорошее получил недавно, исключительно благодаря хлопотам дочери, и, конечно, понимал, стоимость этих хлопот.
Что вы пожимаете плечами? Не довольны такими взглядами, Степан Ильич? Находите их, быть может, смелыми?
Немножко смелы
Ну, а вы, господа мужчины, разве лучше нас и разве не такие же смелые, когда добиваетесь карьеры?.. И не такие же продажные, как и мы, грешные?.. Хоть бы, вот, пенсион моей сестры Ну, полно, не хмурьтесь, Степан Ильич Все мы хороши! Все мы продаем и душу, и тело ради благ земных. Только я откровеннее говорю об этом вот и вся разница! прибавила Анна Аполлоновна, громко расхохоталась и подарила Павлищева жгучим взглядом, от которого он совел и впадал в мечтательно минорное настроение человека, задетого за живое женщиной.
Странный вы человек, Анна Аполлоновна И большой хищник Смущаете вы нашего брата Скажите откровенно: любили ли вы когда-нибудь бескорыстно были вы влюблены?
А вы, Степан Ильич? насмешливо спросила молодая женщина.
И любил, и был влюблен! Всего было.
Ну, признаться, я сомневаюсь, чтоб вы могли любить
А вас?..
Полно глупости врать. Точно я не понимаю, что вы во мне любите. Вы такой же свинья, как и другие мужчины простите за выражение.
Ну, положим, вы правы. В вас я только люблю прелестную женщину Но вы не ответили на мой вопрос: любили ли вы кого-нибудь?
Любила.
Любили, а теперь никого не любите?
Люблю себя, люблю блеск, роскошь и богатство. Кто мне доставит все это, того и я полюблю
Вы клевещете на себя, Анна Аполлоновна, заговорил Павлищев, впадая в тон человека, удивленного таким цинизмом. Разве можно так рассуждать и разве можно в ваши годы быть такою материалисткой? Вы, ведь, женщина, и разве сердце ваше
Да бросьте этот тон проповедника, со смехом перебила молодая женщина. Ни вам говорить, ни мне слушать И не представляйтесь обиженным Я знаю причину вашей обиды я не еду сегодня с вами ужинать Не могу, мой милый проповедник А насчет того, что я женщина и что любить мне, как вы говорите, хочется, так, ведь, этому горю легко помочь Всегда можно найти объект для такой любви какого-нибудь неопытного, краснощекого юношу без гроша в кармане, но с горячей любовью со смехом прибавила Анна Аполлоновна.
Вы невозможны! воскликнул Павлищев и любопытно спросил:- и у вас есть такой юноша?
А вам зачем знать?
Любопытно.
Ну, так я вам не скажу. Быть может, есть, а быть может, и нет
Помните же, мой друг,
что я всегда к вашим услугам Давайте вести и о себе, и о Васе
Он расцеловал мальчика и ушел, сознавая, что расстается с единственной женщиной на свете, которая его горячо и искренно любила, и жизнь которой он так бесчеловечно разбил.
Почти одновременно с Марьей Евграфовной выехал из меблированных комнат и Бугаев с женой и детьми, получив порядочный куш подъемных и за три месяца вперед жалованье. Эти деньги позволили ему расплатиться с петербургскими долгами, обшить семью и, кроме того, оставалось еще на дорогу и на первое обзаведение в далекой Сибири, где он получил место. Нечего и говорить, как была рада эта бледная, истомленная, болезненная жена Бугаева за окончание петербургских мытарств и как она благодарила Марью Евграфовну, не сомневаясь, что муж получил назначение, благодаря лишь ей. Сам Бугаев ходил гоголем и давал слово жене попасть теперь в «точку», настоящую «петербургскую точку» и служить, как требуется «петербургским начальством», и особенного «патриотизма» не обнаруживать. Бугаев тем охотнее обещал это, что сам Павлищев, давая ему назначение и относительно довольно приличное (три тысячи) жалованье, предупредил его, что малейшее злоупотребление или превышение власти с его стороны, и он будет уволен
Советую вам, господин Бугаев, помнить это хорошенько! Мне, ведь, известно, из-за какого «патриотического образа мыслей» вы были уволены, прибавил его превосходительство внушительно и несколько брезгливо, подчеркивая слова: «патриотический образ мыслей». Под этой вывеской нынче много творится безобразий, и я их не потерплю.
Бугаев старался уверить, что он теперь «уразумел в горниле испытаний свою, так сказать, бестактность и впредь надеется оправдать лестное доверие его превосходительства».
Это уверение не мешало, однако, господину Бугаеву думать о «поправке», которую можно сделать в далеком и захолустном крае. Слышал он, как там наживаются умные люди. Надо только не очень накидываться и действовать осторожно. И все будет шито да крыто. Сибиряки народ смирный, привыкший ублажать чиновников!
Пора, в самом деле, ему стать на ноги и кое-что прикопить.
Так приятно мечтал господин Бугаев, выходя из департамента веселый и радостный, с твердым намерением не пострадать более за свой «патриотизм».