Подходя к дому, взглянула, улыбаясь, на свое окно. Оно было темно.
Мальчик спит
Тихонько открыла дверь, повернула выключатель Комната была пуста. Огляделась: чемодана тоже не было. Значит, ушел совсем. Ни записки, ничего.
Мосье ушел уже давно, перед завтраком, ответил коридорный на спокойный вопрос Наташи.
Это спокойствие она очень долго подготовляла, уткнувшись лицом в подушку.
15
Гастон вернулся через два дня, бледненький, худой.
Это было воскресенье, и Наташа сидела дома.
Он с милой, смущенной улыбкой поцеловал ей руку и прилег на постель, полузакрыв глаза.
Ты еще болен, Гастон? Зачем же ты ушел тогда? И ничего не сказал? Зачем же ты так делаешь?
Я почувствовал себя лучше и не хотел больше стеснять тебя.
Отчего же не оставил записки?
Ах, терпеть не могу! Я же знал, что скоро приду и что ты будешь рада. Ведь ты рада?
Она была рада
И много раз приходил он так и уходил всегда неожиданно. И, уходя, не оставлял никакого знака, никакого следа своего пребывания. Он иногда курил, но ни разу не находила Наташа окурка в пепельнице. Неужели он уносил их с собой? Он не написал ей ни разу ни одной записки.
Иногда ей казалось, что его вообще нет на свете, что она сама его придумала.
Приходил, уходил. Иногда оставался у нее по два и даже по три дня, иногда полчаса и уходил дней на пять.
Так перебоями, как больное сердце, билось ее странное счастье.
Были минуты, о которых она много думала потом, когда наступили беспощадные дни ее жизни. Была одна ночь. Вся в снах, неуловимых и тоскливых. И от тоски этих снов проснулась Наташа и с плачем обняла своего теплого сонного мальчика и по-русски, по-бабьи, запричитала над ним:
Мука ты моя, любимый мой! Ничего я о тебе не знаю. Откуда ты? Кто ты? Куда тянешь меня? И спрашивать не хочу. И знать не хочу только больнее будет, потому что все равно уйти от тебя не смогу.
Гастон лежал тихо. Ей показалось, что он что-то понял Он повернул к ней лицо, бледное в мутном рассвете, и сказал:
Вы очень нервная, Наташа. Зачем вы плачете? Я знаю, что вы меня очень любите и никогда не оставите и, если нужно будет, поможете во всем. Вы моя настоящая подруга, какая мне была нужна.
И еще вспомнила она свой истерический порыв.
Был душный вечер. Они сидели рядом обнявшись, не зажигая огня. Сладкий и томный запах его духов, всегда беспокойный, к которому привыкнуть нельзя, и тонкий золотистый аромат ветерка, падавший откуда-то сверху, точно это был запах звезд, волновали горько и страстно.
Мальчик мой, сказала Наташа.
Она называла его «Госс», выходило что-то вроде сокращения от Гастона.
Мальчик мой! Хочешь, мы расскажем сегодня друг другу всю свою жизнь, все без утайки. Откроемся друг другу до дна, и это соединит нас. Я никому о себе не рассказывала. Я в первый раз в жизни хочу отдать себя всю. А ты хочешь?
Да. Хочу, ответил он равнодушно.
Она крепко прижалась к нему и, закрыв глаза, стала исповедоваться
Теперь ты расскажи мне о себе. Все. Понимаешь? Так же, как я.
Хорошо, сказал он, потянулся к столу, закурил и начал:
Отец мой был выходцем из Америки и женился на датчанке княжеской крови
Наташа дальше уже не слушала. Она горько смеялась, глотая слезы, гладила его по голове и шептала прерывающимся голосом:
Да, да, мой мальчик, да княжеской крови Я слушаю тебя рассказывай да, да!..
Он
долго тянул какую-то ерунду о каком-то миллионном наследстве, о какой-то испанской графине, влюбившейся сначала в его отца, потом в него самого
Да, да, повторяла Наташа, сжимая себе горло рукой, чтобы не разрыдаться громко. Бедный мой, заблудившийся мальчик! Да да
И еще вспоминала она разговор в ресторанчике, за завтраком.
День был серенький, спокойный. За окном дрожал мелкий невидимый дождь.
Два красных квадратных француза ели телячьи головы. Меланхолический лакей в грязном переднике смотрел на облака и не отзывался на оклик.
Все было так просто, буднично, бестревожно. И тот ужасный вопрос, который Наташа готовила столько дней и ночей, вдруг прозвенел так спокойно, естественно и просто, что она сама удивилась:
Скажи, мальчик, у тебя так много всяких знакомых не встречал ли ты русскую баронессу Любашу Вирх?
Гастон лениво переспросил:
Кого?
Любашу Вирх.
А какая она?
Немолодая очень раскрашенная, рыжеватая
Он пожал плечами.
Дорогая моя, я столько видал всей этой шушеры, всех этих русских poules , что, право, даже не помню, у какой из них какая рожа. Но имени, которое ты назвала, я, кажется, не слыхал. Верно, что-нибудь не особенно значительное.
Они уже заговорили о другом, но Наташе захотелось снова вернуться к той же теме. Слишком долго думала она о ней, слишком много представляла себе этот разговор, чтобы не насытиться вдоволь преодоленным и нестрашным. Так ребенок, долго боявшийся погладить кошку, потом, радостно смеясь, тянется еще и еще.
Скажи, Госс, ты вообще не любишь женщин этой категории?