У каждого из нас наверняка есть растения, с которыми связаны милые сердцу воспоминания. Я хорошо помню один из ранних майских дней моего детства. Стройные сосновые леса взбегают над Окой на пологие террасы, а одна из них почему-то называется Турецким валом. Весна в этом году запоздала. Нежаркие лучи весеннего солнца, пронизывая ажурные кроны, еще не успели подсушить землю. Ноги поминутно скользят по прелой мокрой хвое. Подлесок, и летом-то не очень богатый красками, сейчас выглядит хмуровато, только кое-где проглядывают изумрудно-зеленые пятна мха, белые подушки лишайников да перезимовавшие, будто потускневшие под снегом, листья осоки.
Мы с приятелем спускаемся ниже, туда, где за деревьями видны в легкой дымке заливные приокские луга, а дальше гладь спокойной реки. И вдруг небольшая поляна, а на ней куртинка растений в густой седоватой шубе из длинных волосков. Лиловые, слегка напоминающие колокольчики цветки сонно склонились вниз, и среди них один-два, словно очнувшись от дремоты, подняли головы к свету, обнаружив желтые зернышки пыльников в самом центре пятилепестковой звезды. А солнце миллионами искр разбивается в каплях росы, усеявших длинноворсистые стебли и листья. Настоящий хрустальный цветок из сказки, из мечты!
Потом, позднее, я узнал, что его называют сон-травой. Название необычное и немного загадочное, как и само растение. Подумалось, что скорее всего тому, кто первый придумал это имя, бросился в глаза склоненный, словно задремавший цветок.
Однако вот передо мной «Ботанический словарь» Н. И. Анненкова книга удивительная по своей полноте, составленная чрезвычайно скрупулезно на основе различных литературных и фольклорных источников. В ней описан случай, которому будто бы и обязана своим названием сон-трава. Однажды охотник подглядел, как медведь в лесу выкапывал и лизал корни этого растения. Такое лакомство странным образом подействовало на зверя: он размеренно, без всякой опаски разлегся на земле. Охотник решил сам попробовать это снадобье и тоже полизал корень. Вскоре и его охватил глубокий сон.
В этом рассказе прежде всего бросается в глаза безыскусность и легкая наивность ситуации, свойственная многим легендам. Поэтому первый порыв отнестись к нему, как к сказке, на худой конец, как к традиционной охотничьей бывальщине. Но тут в дополнение к «Ботаническому словарю» на стол ложатся справочники по фармакогнозии и из них выясняется, что сон-трава, или иначе прострел ( Pulsatilla patens ), обладает седативным действием. А ведь седативные, успокаивающие средства в повышенных дозах то же снотворное! Правда, подобными свойствами, судя по справочникам, обладает не корень, а трава прострела, но это даже больше соответствует его редкостному названию сон-трава, трава из сна-сказки, дремлющая трава, трава-целитель
Вот такими маленькими открытиями я и хочу поделиться с читателем, тайно надеясь вызвать в нем сходные с моими чувства.
Вавилонская башня ботаников
Всем известен древний миф о том, как люди, стремясь достигнуть неба, вознамерились возвести высочайшую Вавилонскую башню. Они были наказаны необычным, но весьма действенным образом «смешением языков». Народы перестали понимать друг друга, и Вавилонская башня так и осталась
недостроенной.
Легенда легендой, а различие языков, действительно, издавна служило серьезной помехой общению. История, однако, полна примеров, свидетельствующих о постоянных попытках людей преодолеть языковые барьеры, создать понятный всем язык-посредник. Было предложено более двухсот проектов такого рода, а иногда подобные «наречия» возникали стихийно.
Наибольшей известностью пользуется язык эсперанто, основу которого в 1887 году заложил польский врач Людвик Заменгоф. В этом языке, имеющем очень простую грамматику, словарный состав лексически близок многим языкам народов Европы. Еще одним посредником в общении претендует стать интерлингва язык, созданный из живых латинских корней, бытующих в настоящее время в основных европейских языках.
Создали свой «профессиональный» язык и ботаники, тоже взяв за основу латынь классический язык науки средневековья, использование которого было в то время непременным условием каждого научного трактата или диспута. Считалось, что четкие и звучные формулировки этого мертвого языка, нейтрального для всех, одновременно явятся и наиболее приемлемыми и понятными ботаникам разных стран. Однако главное здесь было прежде всего в традициях: естествоиспытатели средневековья, как и ранние систематики растений, своими настольными книгами считали классические сочинения древних римских и греческих авторов Диоскорида, Плиния, Галена. Многие названия растений, упомянутые в этих фолиантах, перешли в современную номенклатуру.
Итак, латынь универсальный ботанический язык. На нем составляются диагнозы (описания) новых видов растений, даются им имена. Однако чем ближе знакомишься с ботанической латынью, тем более поражаешься ее несходством с латынью классической. Язык ботаников, особенно в приложении к названиям растений, скорее сродни эсперанто, потому что эти названия, так сказать, латинизированы, сконструированы с помощью латинских приставок, суффиксов, окончаний, то есть с помощью чисто морфологического аппарата. В основе же многих терминов, особенно родовых названий, но также и видовых эпитетов, лежат слова из многоликого «вавилонского смешения языков», которые раскрывают перед нами интереснейшую историю изучения растений.