Путеводители упоминали Никольское-Тимонино лишь как место пребывания в 1812 году известного литератора и театрала князя Ивана Михайловича Долгорукова. Но «любезно-говорливый» князь был постоянным посетителем дружеских вечеров в доме Ф. Ф. Иванова. Нет ли здесь связи?
В рукописных воспоминаниях из университетского архива отыскались следующие строки: «1818 год... Пять лет уже истекало, как я по кончине матушки владел имением, и из опытов ясно видел, что дохода с оного едва достаточно на содержание нашего дома... В таком положении обстоятельств нечего было делать другого, как продать что-либо... дабы разделаться с кредиторами... Пал жребий на Никольское... И сим заключается повесть о подмосковной, которая, быв припечатана в газетах с генваря месяца в списке продажных имений, очень лениво торговалась, и охотники редко вызывались купить ее.
Тянулось это дело до мая... как вдруг... родственница наша Иванова Катерина Ивановна прискакала ко мне торговать Никольское; она его знала и деревня ей нравилась, с первого слова она мне дала за нее 50 тысяч... я решился окончить продажу ныне, и в одни сутки совершив купчую, очистил около себя все домовые тучи... Домашние мои неутешно сожалели о потере... один только я радовался, что стрес с шеи огромный мешок долгов...
В рассуждении крестьян моих я очень был насчет их спокоен, они от меня переходили к госпоже кроткой, доброй, за которой они не должны были бояться никакого утеснения...»
Мемуарист точен до мелочей. Это подтвердилось не только объявлениями в «Московских ведомостях», но и обнаруженной затем купчей от 29 мая. К ней, наряду с князем Долгоруковым, «жена 8-го класса Федора Федорова сына Иванова вдова Катерина Иванова дочь руку приложила».
Все постепенно связывается. Не встречалось в документах лишь имя героини лермонтовской лирики.
В конце концов исторический архив Москвы перебрался в новое здание. Появилась возможность изучить фонды духовной консистории и, в частности, исповедные книги. Священники записывали сюда всех жителей своего прихода, которые были у исповеди в «великий пост», то есть весной, накануне пасхи.
В селе Никольском-Тимонине среди прихожан 1831 года оказались: «вотчинник того села 5-го класса Михаил Николаевич Чарторижский, 50 лет; жена его Екатерина Иванова, 39 лет; дети их: Наталия, 16 лет; Дария, 14 лет; Александр, 6 лет; София, 4 года; Николай, 3 года».
Вместе с детьми Екатерины Ивановны от второго брака показаны здесь и дочери писателя Иванова.
Аналогичны записи двух предыдущих лет, а также следующего, 1832 года.
Все то время, что Лермонтов провел в Москве, семья Ивановых Чарторижских перебиралась из города на Клязьму с самой ранней весны.
Таким образом удалось окончательно убедить всех недоверчивых в том, что героиня лермонтовской лирики, зашифрованная им как Н. Ф. И., действительно существовала. Был восполнен еще один пробел в биографии великого поэта.
...Почему автор «Странного человека» дал героине фамилию Загорскина? Предполагалось сперва по названию родового поместья. Во время изысканий приходилось останавливаться на всех созвучных деревнях. Вдоль реки лежали и Загорная, и Старогорье, и Городище, и Горки; были здесь Завражье и Заозерье... Что же до Загорья, то оно встречается на карте только Московской губернии по меньшей мере раз десять...
Теперь, однако, стало
возможным дать другое объяснение.
Для юного Лермонтова, мечтающего о литературном поприще, отец Натальи Ивановой прежде всего писатель, автор исторических драм и лирических стихов. В этой связи могли прийти на ум две писательские фамилии: Загорский (Михаил Петрович, 18031824, талантливый молодой поэт, писал преимущественно элегии, сотрудничал во многих журналах) и Загоскин (Михаил Николаевич, 17891852), автор популярнейшего романа «Юрий Милославский» (издан в 1829 году), директор московских театров (с 1831 г.). Ассоциация с последним более вероятна.
Еще один знакомый поэта
Теперь становится возможным предположить общение Валуева с Лермонтовым и в московский период. Трудно представить, что, бывая в гостях у родной бабки, Валуев не встречался с кузиной Натальей Ивановой, ее семейством и гостями. А ведь дом Ивановых «давно знакомый» и для Лермонтова.
Треть века спустя преуспевающий министр вдруг записывает в дневнике: «Сегодня теплый юго-восточный ветер шумел в листьях деревьев против моего балкона. Я вслушивался и вспоминал родной шум рощи села Никольского. Глубоко грустное, но тихое воспоминание!.. Если бы я мог теперь перенестись к этой роще, к тем крайним деревьям, что стояли против моих окон, я бы обнял их, я бы приклонился к земле и поцеловал бы траву у их корней. Я слушал бы шорох ветвей и листьев, я плакал бы и молился...»
Дальнейшее изучение переписки Валуевых и их родни по материалам государственных архивов может дать новые сведения о том обществе, которое собиралось на берегах Клязьмы в лермонтовское время.
Судьба Никольского-Тимонина
«Часто гостил у нас отец наш Михаил Семенович Щепкин, разговоры которого всегда были интересны то воспоминаниями о старине, пережитой им, то о театре и постановке пьес в Москве, и о Герцене и его изданиях за границей, и о всем, что составляло тогда общие интересы... Зеленая луговина отделяла... флигель от другого, где помещался Михаил Семенович. Наш дом стоял между обоими флигелями, общие окна выходили на луговину, в конце которой тянулась длинная аллея из старых тенистых берез. Рано утром по аллее мерным шагом ходил отец наш, разучивая свои роли».